– Кто? За что? Когда? – посыпался из меня град вопросов.
– Точную дату смерти пока не определили, не говоря про время. Несколько дней назад. Она не появлялась на работе. Телефоны молчали.
– Да, я ей звонила, она не брала трубку.
– Она не могла ответить. Она была уже мертва, потом телефон разрядился. Две женщины с работы решили съездить к ней в загородный дом. Они беспокоились. Соня же живет, то есть жила, одна. Мало ли что могло случиться, а «Скорую» и вызвать некому.
– Ей нельзя было помочь, если бы они приехали вовремя или чуть раньше? – Я корила себя за то, что не забила тревогу.
– Нет. Она умерла сразу же.
– Ее застрелили?
– Нет, ударили по голове. Может, тот удар и не был смертельным (пока я точно сказать не могу, еще не готовы результаты патологоанатомического исследования), но, падая, она ударилась другим виском об острый угол. То есть или один удар, или другой послужили причиной смерти.
– Но кто?.. Где хоть этот дом-то располагается?
Следователь назвал поселок, про который я слышала (в частности, в «Криминальной хронике»), но в котором никогда не бывала, так как для таких мест не вышла материальным достатком. Другие, возможно, сказали бы рожей. Но правильнее будет холеностью и одеждой. В поселке стояли особняки и замки, ни одного дома с советских времен не осталось, хотя, насколько я помнила, в тех местах раньше были очень приличные дачи. По моим меркам и по советским меркам.
Я вздохнула. Мне было жаль Соню. Я спросила у следователя, когда похороны. Я собиралась пойти. Следователь сказал, что пока неизвестно, но обещал позвонить. Мне самой предложил звонить Соне на работу. Похоронами будут заниматься ее подчиненные.
– А… кому все? – вдруг ударила в мою голову мысль.
Ведь Соня из детского дома, родственников нет. Ни ее собственных, ни по мужу, который тоже из детского дома. Если она не оставила завещания, то все перейдет государству! То есть не государству, конечно, а отдельным его представителям.
– Пока неизвестно. То есть еще не успели заняться, – ответил следователь. – Выходные же. Но завтра прямо с утра буду искать нотариуса.
– Сколько у нас в городе нотариусов?
– Точно не скажу, но Соня работала с одной дамой. Вы же сами с ней встречались, Марина Владиславовна. И еще иногда второй нотариус, мужик, подключался. То есть если завещание есть, оно должно быть у кого-то из этих двоих. Мне так женщины из Сониной фирмы сказали. Телефоны и все остальные координаты обещали предоставить завтра с утра. С собой у них их не было. Они же просто поехали проведать начальницу. Про завещание они точно не знают. Но есть еще один момент.
Я вопросительно посмотрела на следователя.
– Соня собиралась уехать за границу.
– То есть как уехать? Насовсем? – удивилась я.
– Вам она про это не говорила?
– Ну, мы не настолько близко знакомы…
– Обмен с вами квартирами укладывается в эту схему, – продолжал следователь.
Я непонимающе посмотрела на него. Соня говорила, что ей тяжело жить в этой квартире после гибели мужа, ей не нужна огромная четырехкомнатная квартира в городе. Более того, она всегда хотела жить за городом, где у нее имелся домик. Ей в городе нужна была маленькая квартирка, чтобы там иногда переночевать, причем квартирка, в которой ничто не напоминает о прошлом счастье и пережитом несчастье. Такая версия была представлена мне.
– Если бы она еще получила большие деньги за эту квартиру, чтобы купить жилье за границей… – промямлила я. – Говорят же, что даже за однокомнатную квартиру у нас можно купить гораздо лучшее жилье в Испании, Италии, Греции и прочих странах. А кое-где и сельский домик с садом…
– А если она нашла клад в этой квартире и решила повесить всех собак на вас, Марина Владиславовна?
– Что?!
Я хлопала глазами. Следователь продолжал объяснения. И они звучали очень логично!
Мы не знаем, что хранилось в этой квартире. (Я воздержалась от комментариев.) Но мы можем с большой уверенностью предполагать, что это была крупная сумма денег, которую не довез до партнеров Олег Галушко (следователь и про это выяснил? Молодец!), и бриллианты (или какие-то другие драгоценные камни), которые в квартире спрятал вор по кличке Синица, умерший на зоне (возможно, при помощи соседа Зиновия Степановича).
– Деньги не могли храниться в камине, – заметила я с самым невозмутимым видом.
– Конечно, не могли – хотя бы из-за того, что был маленький тайничок. Соня вполне могла обнаружить другой или другие. И заделать! Вот, взгляните на эти фотографии.
Следователь извлек из портфеля пачку отпечатанных снимков (когда успели-то? Или для органов печатают быстро?) и протянул мне.
На первом была Соня…
– Мне обязательно на это смотреть?
– Сейчас я найду то, что надо.
Он стал перебирать фотографии, потом протянул мне три и забрал назад остальную пачку.
Снимки мне были вручены из металлической коробочки с толстыми стенками и вензелем на крышке. Точно такую же извлек мой сын из тайника в камине. В ней хранились бриллианты, о которых не знал следователь. Или это та же коробочка?! И это Соня с какой-то сообщницей или сообщником меня под лестницей… Нет, не может быть! Или может?
Она нашла деньги Олега Галушко? Как я понимаю, сумма была очень крупная, возможно, в валюте. Ведь он с партнерами собирался покупать торговые площади под несколько магазинов. Хватит этой суммы на обустройство жизни за границей? Наверное. И ведь у Сони, как я понимаю, и еще кое-что за душой было. Это я живу одним днем, от гонорара до гонорара. К тому же она могла продать загородный дом в престижном месте. Она могла оставить за собой фирму и только получать проценты. Как я понимаю, работа в ее агентстве налажена, сотрудникам она доверяет. Она могла уехать за границу и начать там жизнь с нуля.
Например, чтобы забыть о горе, которое постигло ее здесь.
Но нужен был козел отпущения, чтобы ее не искали. На эту роль подходила такая дура, как я, развесившая уши. Ведь правильно говорят, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Соня тихонечко уезжает, представив остающимся здесь определенную версию. Кто может точно сказать, что она нашла? Никто. Мой сосед снизу Юрий в последнее время видел ее только в трауре, и она не хотела с ним ни о чем разговаривать. Потом я выдаю версию о том, как Соне было тут тяжело. Я уверена, что сказанное мне – правда, и поэтому убеждаю других в том, что так и есть. Юрий и Николай Соколов, а также Зиновий Степанович и все остальные заинтересованные лица верят, что Соне после гибели мужа и потери ребенка было не до поиска сокровищ. И с мужем им было не до поиска сокровищ. Она переехала беременной, очень боялась за ребенка…
А потом появляюсь я. Дальше возможны варианты.