Проснулась я от резкого настойчивого звонка в дверь. Так звонила только она. Приготовленные вещи нужно было отдать и распрощаться с ненормальной девчонкой навсегда, но я вдруг почувствовала, что если открою, если впущу ее в свой спокойный, стерильный дом, как впустила когда-то, то все снова пойдет по кругу.
Почувствовала и испугалась.
– Это ты? – трусливо спросила я из-за двери.
– Открой, пожалуйста… Я все объясню, – ответила она трезвым вкрадчивым голосом.
– Уволь меня от объяснений. Все и так ясно. Живи как знаешь. Правы твои щенки – при чем здесь я? Звонок звонил непрерывно.
– Уходи, – устало сказала я. Теперь в дверь начали методично стучать кулаками. Я прислонилась спиной к дверной коробке и закрыла глаза.
– Если будешь ломиться – соседи вызовут ментов и будут правы. Ты же знаешь наших пугливых пролетариев.
Стук прекратился.
Так, в тишине, я просидела очень долго. Так долго, что наконец решилась спросить.
– Ты еще здесь?
– Да. – Она никуда не ушла, она была совсем рядом, за тонкой дверью.
– Сидишь?
– Сижу.
– Не стоит. Простудишься.
– А я на коврике сижу. И хочу тебе одну историю рассказать. Я давно хотела…
– Сыта по горло твоими историями. И твоими дружками-извращенцами.
– Это хорошая история. Ты даже удивишься, какая хорошая… Глазки закрой и слушай… У одних папочки и мамочки в городе Ташкенте родились две девочки. Две девочки-близняшки. Одну назвали Венечкой в честь папочкиной мамы, а другую – Сашенькой в честь мамочкиного папы. Сашенька и Венечка очень любили друг друга… Так сильно, что если у Венечки был лишай на руках, то точно такие же пятна выступали на руках Сашеньки. А когда Сашенька сломала ногу, то Венечка тоже не могла ходить – ровно месяц, пока гипс не сняли. А когда его сняли и прошло несколько лет – Венечка с Сашенькой стали красивыми-красивыми, по мнению узбеков, торгующих абрикосовыми косточками на Алайском рынке, – то они, как и полагается девушкам, влюбились в двух мальчиков – Фарика и Марика. И это была сумасшедшая любовь, потому что любить иначе они не умели. Это была такая сумасшедшая любовь, что иногда они менялись мальчиками – в кино там на индийской мелодраме или на шашлыках. И все им сходило с рук, потому что были они очень похожи, даже мамочка с папочкой их путали. Если бы Вильям Шекспир крепко закладывал и у него двоилось бы в глазах – то “Ромео и Джульетта” получилась у него именно такой…
Я хмыкнула.
И тут же услышала Венькин голос:
– Это правда.
– И что?
– А то, что они поехали в горы, все вчетвером. И на законных основаниях, тили-тили-тесто, жених и невеста. Там был шашлык, и цвели персики, и было еще не очень жарко. И девочки-близняшки оставили своих мальчиков, чтобы на машине Марика смотаться в Янгиабад, Марик их обеих научил водить машину. Они ехали на переговорный, чтобы поздравить своего папочку с днем рождения, сорок лет. Им ужасно хотелось вести машину, они даже поссорились из-за того, кто поведет первой. И врезались в дурацкую фуру, огромный такой “КамАЗ”. Он был один на всей трассе – и они умудрились в него впаяться… Та, что была за рулем, осталась жива. Так, череп слегка покрошило, незначительная травма – две недели в реанимации, и привет.
Венька замолчала.
– А вторая? – тихо спросила я, хотя не имела права спрашивать.
– Она погибла. Ее долго не могли достать – пришлось даже вырезать двери автогеном.
– Прости, я не знала…
– Они тоже не знали – Фарик с Мариком. Они не знали, кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.
– Но ты… Ты-то знаешь – кто? Она долго молчала, а потом сказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:
– Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для нас для всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошая осталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговаривать себя – это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном…
– А потом?
– Потом я выбрала один из паспортов – и стала Венькой. А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь – еще бы – один потерял любимую, а второй – исключительное право на любимую. Они так мучили меня, что я выбрала щадящий вариант – я полюбила их обоих: за себя и за нее…
– Бред какой-то…
– Пожалей меня, пожалуйста, – вдруг жалобно попросила Венька. – Я так устала…
Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня – все это время она сидела, прислонившись спиной к двери – так же, как и я.
Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Я не знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей – а сейчас Венька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталась успокоить.
– Ты ведь не оставишь меня?
Я не могла сказать “нет”, хотя сквозь бесконечную жалость к этой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения – это иллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй, утерянной половины; глину для лепки новой сестры – вместо той, погибшей. Моя безликость, готовность принимать любую форму – вот что ей было нужно, вот что она почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове, сметая все остальные мысли – и я разжала руки. Венька почувствовала это, подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.
– Что-то не так? – спросила она.
– Я не гожусь… Не гожусь на эту роль. У меня своя жизнь…
– Нет. Нет никакой роли, – отчаянно соврала она, даже не понимая, что врет, – просто не уходи от меня.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся. – Я вдруг поняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообще возможно ее успокоить, привести в норму, а потом…
А потом – уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехать к папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения – отец ненавидел Москву, а из-за Москвы возненавидел и меня.
Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что не все в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистических страстях только усугубили ситуацию.
"Ты попалась, Мышь.
Коготок увяз – всей птичке пропасть”.
И я решила спустить все на тормозах, принять решение – но не сейчас, не сейчас.
– Твои мальчики никогда на это не согласятся, – снова повторила я, – еще убьют меня, чего доброго!
– Нет, никогда! – Она неистово сжала мои запястья. – Никогда… Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они – тебя… Ты выберешь любого из двух, я даже знаю – кого… И нас опять будет четверо.