– Что сегодня делаешь? Может, поедем?
– С нетерпением буду ждать встречи с тобой. Ми-илый… – добавила я, интимно понизив голос.
– Ну хорошо. Значит, так: без пятнадцати двенадцать вечера встречаемся на метро “Тургеневская”. – Серьге даже в голову не пришло предложить заехать за мной – воистину, ничего не изменилось. Еще во ВГИКе, при всей своей всепоглощающей любви к Алене, Серьга катастрофически не умел ухаживать. Единственное, на что он был способен, – занять Алене очередь в институтской столовой. Одно время Алена, как могла, боролась с дремучей деревенщиной в Серьге, но была вынуждена признать свое педагогическое бессилие. Это случилось, когда Серьга, науськиваемый многочисленными болельщиками его неудачного любовного романа, оборвал клумбу на ВДНХ и принес Алене жалкое подобие букета. Алена с хохотом надавала Серьге букетом по морде и сказала, что такие цветы оскорбляют женщин, намекая, что красота проходит и в финале их ждет ссохшаяся грудь и нависающий на колени живот.
В подобных случаях Серьга напивался. Напился он и после злополучного букета…
– ..Метро “Тургеневская”, – прощебетала я, строя верную любовницу. – Без пятнадцати двенадцать.
– Поднимаешься по эскалатору, и я жду тебя на выходе.
Все складывалось замечательно, Туманов сам шел в руки, и подгонял его к хорошо замаскированной ловушке не кто иной, как мил-дружок Серьга.
И я занялась тем, чем привыкла заниматься последнее время: лепить, ваять, конструировать неотразимую, немного циничную женщину-вамп. Это амплуа давалось мне легче всего, не инженю же из себя корчить в мои-то годы! А потом я поняла: заниматься собой – ни с чем не сравнимое удовольствие; а поняв, все больше и больше входила во вкус. Теперь мне нужно было покорить ночную московскую тусовку. Мир ночных клубов был для меня тайной за семью печатями, эпизодическое посещение питерского “Бронкса” не в счет. Там я была под бдительным присмотром Алены, коррида любви уже состоялась, – сейчас же мне предстояло заарканить неповоротливую тушу Туманова. По опыту семилетней давности я знала, что особый душевный подъем на грани истерики Володька испытывает после всевозможных похорон и поминок. Именно тогда в нем просыпается неуемная жажда жизни, главной составляющей которой являются женщины. И – вполне возможно – я застану Володьку в неплохой форме.
Где-то в середине дня позвонил Олег – узнать, все ли в порядке. Я ограничилась односложным “да”, но он не внял моему настроению и робко спросил, что я делаю сегодня вечером.
– Уже ангажирована, – весело сказала я. Олег Васильевич сразу погрустнел.
– Надеюсь, у вас будут достойные провожатые.
– Не сомневайтесь.
– Ну, если что… Телефон вы знаете.
Отвязавшись от Олега, я принялась за себя и к одиннадцати вечера была готова выступить вместе с авангардом, обозом и повозками маркитантов.
…У Серьги было единственное достоинство – он никогда не опаздывал. Вот и сейчас он уже ждал меня, нервно перетаптываясь с ноги на ногу. На нем была все та же куртка кожзам и шапочка “презерватив”. Отличал Серьгу будничного от Серьги праздничного лишь сомнительной свежести белый шарф.
Когда эскалатор вынес к нему разодетую эффектную дамочку, пройти с которой по улицам одно удовольствие, Серьга даже не поднял бровей, даже не прищелкнул языком. Единственное, на что он сподобился, – был тусклый комплимент:
– Нищего выглядишь. , – Спасибо, милый.
Мы потащились по московским переулкам в сторону центра.
– Возьми меня под руку, – сказала Серьге я. Он послушно взял меня под руку, что оказалось весьма неудобно – Каныгин был не только ниже Алены, но и ниже меня. Да и со стороны мы выглядели довольно комично, запоздалые отчаянные московские прохожие могли оценить это в полной мере: стильная девица и ее бедный родственник из города Торжок Тверской губернии.
Некоторое время мы шли молча.
– Нет, що – правда? – вдруг с просил Серьга.
– Что – “правда”? – невинно отозвалась я.
– Ну, що что-то было… Между нами. Что я тебе запупырил.
Я начала безудержно смеяться: “запупырить” в смысле “заняться любовью” было любимым словом Серьги, которое я напрочь забыла. Как и всякий неудачник в любви, Серьга со сладострастием поливал грязью все, что к ней относилось, и о плотских утехах отзывался в самых непристойных выражениях. Как это сочеталось с возвышенной страстью к Алене Гончаровой – я не знала.
– Что сделал? – отсмсявшись, переспросила я.
– Запупырил… Ну, трахнул.
– Да нет. Я пошутила.
Серьга неожиданно обиделся, даже двинул меня острым локтем в бок.
– Ну и шутки… А может, того? Запупырить тебе, что ли? – обреченно сказал Серьга.
– Зачем? – Я видела его насквозь. – Чтобы я об этом рассказала Алене?
Серьга вяло махнул рукой. Но в общем он был недалек от истины – Алена была страшной собственницей. Со всеми своими страстями, стоило им только перегореть, она расставалась со свистом и навсегда, никого не сохраняя даже в приятелях. “Мы не сможем быть друзьями, потому что слишком долго были любовниками” – это кредо отравляло жизнь ей самой.
…Наконец мы добрались до ночного клуба Туманова. Он назывался весьма претенциозно – “Апартадо”. Маленький пятачок перед клубом был забит иномарками. У входа стоял сытый молодой человек в длинном тяжелом плаще светло-вишневого цвета.
Серьга небрежно поднял руку и поприветствовал швейцара:
– Это со мной.
Швейцар открыл перед нами дверь, и через секунду мы оказались в просторном холле с низким каменным потолком, украшенным несколькими стильно выполненными картинами боя быков.
– Коррида-де-торос! Моя работа, – похвастался Серьга. – Меня Володька спецом в Испанию вывозил.
Антураж соответствовал – это были не дешевенькие граффити питерского “Бронкса”: простенки были затянуты светло-вишневым шелком – таким же, каким был плащ на швейцаре; в искусных рамах – экзотического вида холодное оружие, из которого я узнала только бандерильи – и то потому, что как-то видела их в программе “Клуб кинопутешественников”. Серьга с удовольствием объяснил предназначение всего остального.
– Эстоке – это шпага для боя быков. Есть еще кинжалы – вот эти: пунтилья и дискабельо. А вот это эстрибо – металлическое стремя пикадора. Ты хоть знаешь, что такое пикадор?
– Крутой парень на арене, – предположила я.
– Эх, ты! Пикадор – он на лошади. Есть еще матадор – главный. Бандерильерос, пунтильеро, – вошел в раж Серьга, – словом – вся куадрилья, труппа то есть. В общем, я там насмотрелся, хуже, чем беженцы в войну…
– Слушай, а почему клуб так странно называется – “Апартадо”?