Конечно, скриптория в деревне не было, и никакой старый монах не сидел перед группой более молодых братьев в тускло освещенном помещении, читая вслух. От Сени я узнала, что в скрипториях работали монахи, на которых наложили епитимью. Они склонялись над неудобными столами и писали под диктовку чтеца. Иногда засыпали, пропускали часть текста, просыпались – и продолжали писать, словно ничего не пропустили.
Современные ученые какое-то время гадали, почему в книгах, вышедших из одного монастыря в одно и то же время, текст различается – где-то пропущен один кусок, где-то другой. Детальными исследованиями занимался французский ученый, изучивший массу рукописных книг, вышедших из различных монастырей. Он и дал подробные объяснения несоответствий в текстах и собрал выпущенные куски (какие смог) в одном томе. Также он собрал пометки на полях, которые делали уставшие и обозленные монахи, например: «Будь проклят автор этого несносного текста! У меня болит спина, затекла шея, в глазах туман». В результате рукописные тексты (включая Библию) полны серьезных ошибок, что очень не любят признавать христиане.
– А вам-то какое дело до ошибок? – оторвался от пива Пашка.
– Молодой человек! Книги с пометками разозленных монахов ценятся гораздо дороже. Мало того, что древность, так еще и уникальность! Текст на латыни, а пометка может быть на старофранцузском.
– А вы и пометки копируете? – улыбнулась я.
– Да, – кивнул Сеня. – У меня сейчас целых два листа с «пометками» – их привезли в последний раз с «основами». Кто-то переписывает, потом художники картинки рисуют. Химик у нас свой есть, он с ягодами экспериментирует – краски делает. Это наш основной доход.
– А как вы тут оказались? – заинтересовался Иван Захарович. – И давно вы тут книги готовите к аукционам?
– Оказались лет двадцать тому назад. Как в стране пошел раздрай и всем стало на все наплевать, я собрал старых друзей, те еще кое-кого прихватили – и мы в первое лето усиленно строились. До морозов успели. В первый год было трудно. Даже, пожалуй, в первые три. А потом ничего, привыкли. Иногда к нам новые жильцы приходят… Для окружающего мира мы – староверы. Но в общем-то нас никто никогда по-серьезному не беспокоил. Никакого участкового здесь нет, никакие представители власти сюда не захаживают. Не добраться!
– А вы сами как выходите в мир?
– Джип у нас есть. Когда выезжаем, заполняем несколько канистр бензином про запас. Тропы знаем, кратчайший путь. К нам вертолет прилетает – привозит материалы, забирает готовую работу, продукты кое-какие подкидывает, порох, патроны.
– А сельским хозяйством кто занимается? – спросила я.
– Бабы. Мы же семьями сюда перебрались. Дети здесь родились.
– Но почему вы сюда поехали?!
– Неужто не понимаешь?
Я покачала головой. Городская жительница, я никогда бы добровольно не перебралась в деревню, где нет привычных мне благ цивилизации, где нет привычного уклада жизни. Я даже в маленьком городке не смогла бы жить, только в мегаполисе.
– У нас не было перспектив «в миру». Все мужчины, которые живут в нашей деревне, когда-то побывали у Хозяина, причем по самым разным статьям. Например, наш главный художник – известный в прошлом диссидент. Натерпелся в советские времена, ненавидит любую власть, а тут ему хорошо и спокойно. Книги оформляет и пишет что-то для души. Ему холсты поставляют и краски. В смысле те же люди, что и «основы» для книг привозят. Разные здесь люди… Никто ни к кому в душу не лезет, но с другой стороны, живем одной общиной, выживаем вместе… Тех, кто поселился тут, такая жизнь устраивает. Никто из нас не хочет видеть никакую власть и никаких ее представителей. Уходили мы фактически от советской, или от разваливающейся советской, но нынешняя нас тоже не устраивает – судя по тому, что мы слышим от тех, кто до нас добирается. И до нас властям дела нет. Да и что они могли бы нам сделать? Заставить переселиться в города? Что, квартиры дадут? Ждите больше! Строить здесь никто ничего не собирается и, наверное, никогда не соберется. Вот если бы мы на выезде из Петербурга обосновались, на участке, на который кто-то положил глаз… А так кому мы нужны?
– Теперь, может, и начнется какое-то строительство. Или, скорее, разработка, – заметил Иван Захарович и серьезно посмотрел на Сеню. – Что тут с алмазами? Не поверю, что ваши не искали.
– Конечно, искали, – опять хмыкнул Сеня в бороду. – Еще как искали! Весь наш берег на коленях исползали, каждую горсточку песка пересыпали. Поэтому заявляю однозначно: на нашем участке алмазов нет. Ни одного.
– А что вы думаете про сложившуюся ситуацию? – спросила я. – Ведь люди их на самом деле нашли. Две крупные компании, занимающиеся алмазодобычей, не стали бы присылать сюда своих представителей просто так.
– Думаю, нужно проводить самые тщательные исследования, но на них у компаний нет денег. Или просто не хотят тратить на исследования. Желают чужими руками жар загрести. По крайней мере, поняли, что на нашем участке ничего нет… Вообще-то камни нашли на приличном расстоянии отсюда. Да вы сами знаете место… Больше пока нигде не находили. Я полагаю, камни могут быть в горах. И старший в группе от «Росалмторга» тоже так считает. Хотя говорил, что там разработка очень дорого обойдется.
– Они в горы ушли? – уточнила я.
Сеня кивнул.
– Искать Хозяйку Медной горы? – оторвался от пива Пашка. – Каменные палаты из рубинов, изумрудов, гранатов – или из малахита? Вроде бы у нее были только самоцветы, про алмазы не помню.
– Если не ошибаюсь, еще были пчелки золотые, опыляющие малахитовые колокольчики, – сказала я, пытаясь вспомнить сказку. – Точно не алмазы.
– Так то сказка, а тут жизнь, – вздохнул Сеня. – Насколько я понял, мужики собирались поискать наружные выходы алмазоносной породы. То есть в каменистой почве, в застывшей породе могут оказаться интересующие их камни. Чуть почистить – и заблестят. По крайней мере, мне так начальник группы говорил. И он часами беседы вел с двумя учеными – с мужиком придурошным и бабой его. Баба разумная, толково все объясняла. Даже я понял, хотя никогда геологией не увлекался.
– Баба считает, что алмазы в регионе должны быть?
Сеня кивнул.
– Но повторяю: подробная геологическая разведка обойдется очень дорого, – сказал он. – Так старший из тех, кто тут жил, говорил. Это их и смущало.
– На реке они что-то делать собираются?
– Нет. Решили, что все, что было в речных наносах, уже собрали. А у нас вообще ничего не было! Но наши поставщики-покупатели забеспокоились. – Сеня опять ухмыльнулся в своей манере. – В смысле, те, кому мы книги рисуем. Только они на них, по-моему, делают не меньше, чем на алмазах можно заработать. И никакой геологической разведки проводить не надо. Сказали, что если нас захотят выселить с насиженного места, организуют нам съемку иностранными журналистами. У нас ведь свобода вероисповедания? А на Западе страсть как любят показывать ущемление прав меньшинств. Может, вы чего покажете в соответствующем ключе?