Мы проследовали в дом. Первым делом я заглянула в комнату наркоманки. Не стала туда заходить и Клавдии Степановне не позволила. Любочки там не было, а вот врач с медсестрой оказались привязаны к ножкам кровати. Однако глаза у них оставались не завязанными.
– Отвяжите нас! – закричали они, услышав, как кто-то ходит поблизости.
Клавдия Степановна посмотрела на меня вопросительно.
– После того, как все осмотрим.
В доме мы также обнаружили господина Суравейкина с дочерью, и если бы немного опоздали, то Вячеслав Анатольевич уже никогда не смог бы жениться ни на Вики Фостер, ни на какой-то другой женщине, потому что последовал бы за своей супругой Ларисой – то ли в рай, то ли в ад, то ли еще куда-нибудь.
Наркоманка Любочка поняла, что в доме кто-то появился, – и ждала нашего приближения. Она вылетела на нас с огромным окровавленным ножом в руке – и совершенно определенными намерениями. Но меня обучали хорошие специалисты – как в Англии, так и в России, да и моя физическая форма была несравненно лучше Любочкиной.
Я уложила ее одним ударом, быстро извлекла из сумки прихваченную с собой веревку, связала Любочке руки за спиной, и мы с Клавдией Степановной вошли в комнату, откуда выбегала девица.
Суравейкин лежал на полу связанный и весь в крови.
– Мамочки! – тихо воскликнула Клавдия Степановна и прикрыла рот рукой.
Я бросилась к хозяину дома. Он был в сознании.
– Порезы поверхностные, – прохрипел он. – Крови только много.
Это я и сама видела.
– Аптечка где? – спросила у него.
– В ванной…
Клавдия Степановна без указаний с моей стороны побежала за аптечкой и вернулась еще и с влажным полотенцем. Я тем временем разрезала веревки на Суравейкине. Стерев кровь, все-таки решила отвести его в ванную, там промыла и обработала порезы, потом залепила их пластырем. Клавдия Степановна уже нашла коньяк. Суравейкин припал к горлышку, как младенец к груди матери.
В комнату он уже шел сам.
– А… дом в каком состоянии? – спросил Суравейкин.
Мы любезно пояснили.
– Охрану уволю на хрен. Любку запру в психушке. Врача с медсестрой – вон. Больше никто из денежных клиентов их на работу не возьмет. Пойдут в государственную больницу.
Суравейкин еще немного поругался, потом резко замолчал и посмотрел на меня.
– Зачем вы приехали? Да, кстати, спасибо. Не успел поблагодарить. Еще плохо соображаю. Я на самом деле вам очень благодарен. Чем могу быть полезен?
– Я представляю интересы российского олигарха Бориса Сигизмундовича Доброчинского, – сказала я с самым невозмутимым видом. Это первое, что пришло мне в голову. Направляясь сюда, не имела определенного плана и собиралась действовать по ситуации. Она, как я считала, сложилась в мою пользу – мы с Клавдией Степановной спасли Суравейкина от безумной дочери. Клавдия Степановна хотела что-то вставить, но я многозначительно посмотрела на нее.
Суравейкин открыл рот, потом закрыл и заявил, что это – последнее, что он ожидал услышать.
– Но тем не менее. Что вы от него хотите?
– Он это и так знает, – хмыкнул Суравейкин. – Кстати, это вы его освободили? А я-то голову ломаю кто…
– Нет, не я. Но знаю, что он содержался у вас в подвале. Я не собираюсь ничего сообщать в полицию, Интерпол и другие инстанции. И давайте не будем тратить время. Вы можете вывезти Доброчинского из России в Англию?
– Могу, – сказал Суравейкин. – А вы лично что с этого будете иметь, мисс Тейлор?
– Эксклюзивный репортаж.
– О чем? – не сразу понял Суравейкин.
– О вывозе российских олигархов из России.
Я не стала добавлять, что шеф дал мне задание как раз попытаться выяснить способы подобного вывоза – и для нашей газеты, и для наших спецслужб. Может, сейчас удастся получить ответы на все вопросы?
– Но вы же, кажется, законопослушная англичанка? Или общение с русскими дурно сказывается? – прищурился Вячеслав Анатольевич.
– Борису Доброчинскому моей страной предоставлено политическое убежище. Он может в нее спокойно въезжать и выезжать. Когда захочет, без каких-либо ограничений. Наши правоохранительные органы не интересуются его въездами и выездами из России – как законным образом, так и незаконным. Требований об экстрадиции Бориса Доброчинского в Англию не поступало. Британских законов он не нарушал.
После произнесения мною последней фразы Суравейкин хмыкнул.
– Если вам известно о нарушении Борисом Доброчинским законов Соединенного Королевства, вы можете обратиться в нашу полицию…
– Нет, спасибо, – тут же выставил перед собой руки Вячеслав Анатольевич. – Мы как-нибудь без полиции разберемся. Тем более вашей.
– Наша полиция взяток не берет.
– Вот поэтому и будем разбираться без вашей! Значит, Борьке нужно в Англию? И как выехать, он не знает? Хорошо, вывезу. За акции. Он знает какие.
– Наговорите, пожалуйста, на диктофон.
– Нет уж! Ничего я на диктофон наговаривать не буду! Еще не хватало!
– Мне продиктуете? Я своим почерком запишу.
Достала блокнот и ручку. Суравейкин продиктовал. У меня по мере удлинения списка волосы вставали дыбом. Неужели у одного человека может быть столько акций, даже у российского олигарха? Оказалось – это только те, которые Борис Доброчинский украл у Суравейкина.
– Все не отдаст, – заметила Клавдия Степановна.
– Значит, не повезу.
– Он другой способ найдет, – заметила русская дама. – Вы что, Бориса первый день знаете? Давайте уж договариваться.
– А у вас, простите, какая основная цель? – спросил у Клавы Суравейкин.
– Дочь замуж выдать, – как само собой разумеющееся заявила моя русская знакомая, очень обеспокоенная вопросом замужества.
– За кого? – искренне заинтересовался Суравейкин.
– Вообще-то сейчас я вашу кандидатуру рассматриваю, – выдала Клава. – Если у вас будет хотя бы половина этих акций… Да еще и раньше кое-что имелось… И коллекцию вы стырили…
– Не крал я коллекцию! Мне Борька был нужен! Мне до него было никак не добраться! И вообще, я женат!
– Уже вдовец, – сообщила Клавдия Степановна.
Суравейкин открыл рот, потом перевел взгляд на меня. Я кивнула. Неужели еще не знает? Хотя вполне мог не знать…
– По пьяни? – спросил он у меня.
Я не знала, была ли Лариса пьяной, когда покончила с собой, но знала, что она отравилась. Каким именно ядом, во время нашего последнего разговора с шефом еще не было известно. И не факт, что определят. Это очень дорогие экспертизы. Деньги английских налогоплательщиков на определение яда, которым отравилась русская (если яд редкий и стандартный метод патологоанатомического исследования не дает определенного результата), никто тратить не будет.