И пока мореходы, зевая, будут скатывать одеяла, сын Ворона наклонится к ней и проведёт ороговевшей ладонью по её щеке. И спросит, не болит ли плечо.
Он глупец, этот Халльгрим Виглафссон. Он думает, что дочь Рунольва Скальда станет плакать из-за царапины.
Она отвернётся, и он не услышит от неё ни слова. Ни разу за весь день она не поглядит на него, сидящего у весла.
Для того, чтобы смотреть на него, спящего, будет новая ночь.
С берега наверняка наблюдали за кораблями… Однако народ в этих местах жил, как видно, осторожный. А может, просто опытный, знали, чего ждать от полосатого паруса, – попадись только на глаза! Озирались и викинги. Мало радости всё время чувствовать на себе чей-то внимательный взгляд. Но не рыскать же по каменьям и сыпучим песчаным холмам только затем, чтобы, как Гуннар, получить в шею стрелу?
В этом втором великом пресном море совсем не видно было кораблей. Торговый люд ещё из Нево-моря всё больше сворачивал на юг по сердитой Мутной реке, к Ладоге, к гостеприимному и деловитому Новому Городу, что быстро рос у перепутья речного… То была свежая дорожка, недавно проторённая. Халейги шли самой древней, ещё не успевшей оскудеть. Другое дело, что они первыми в этом году одолели Невское Устье.
Единственный раз сверкнул впереди парус, затрепетал далёким белым облачком под крылом утренней зари. Торгейр его углядел раньше других. Гребцом он был никудышным, зато глазам Левши многие завидовали. Вот он и стоял обычно на носу, глядя вперёд.
Он сразу позвал Хельги, и тот подошёл, отдав своё весло. Торгейр показал ему парус:
– Видал?
Хельги оглянулся на своих молодцов, начиная прикидывать, догонит ли чужака его пёстрый корабль. Сын херсира точно подслушал его мысли:
– Не поймаешь, побратим… Это вендская снекка, а я на них насмотрелся.
Хельги, гордившийся расписным драккаром, свел брови:
– Кто, я не поймаю?
– Ты, – кивнул Торгейр невозмутимо. – Халльгрима догнали ингры на лодках? Не догнали. Вот так и тебе не схватить за хвост венда. Он летит по воде, как конькобежец по льду. У него сорок четыре человека на вёслах.
Хельги сердито проворчал что-то в ответ, но в погоню пускаться всё же не стал. Вендская лодья самое малое время бежала им навстречу и вдруг, когда на белом парусе уже стало видно глазастое нарисованное солнце, – вильнула к берегу. Спряталась за каменный мыс… Когда с этим мысом поравнялся пёстрый корабль, Хельги, ожидавший увидеть речное устье или глубокий залив, недоуменно почесал в голове. Берег был чист и пуст. Снекка исчезла.
– Вот морской тролль! – выругался Виглафссон. – На север его и в горы!
Торгейр спрятал усмешку в кудрявой молодой бороде:
– Я же говорил тебе, побратим, что потёрся рядом с ними, пока жил в плену. И ты знаешь, я мало печалился, что они не живут поблизости от нашего Халогаланда. Одноглазый расположил их на юге и сделал неглупо!
Хельги сказал задумчиво:
– Если и Торлейв конунг такой же отчаянный викинг, как эти…
Вечером корабли бросили якоря возле устья реки с непроизносимым именем: Вытегра.
Олав кормщик указал её уверенно. Река приходила почти прямо с полудня… После широкой морской дороги – узенькая тропа! И кто знает, что ждёт на этой тропе?
Халльгрим хёвдинг, поразмыслив, позвал к себе Звениславку.
– Трэля твоего хочу забрать, – сказал он. – К себе на корабль.
Звениславка побоялась отпустить Улеба одного: как бы горемыка ладожанин в запальчивости не наговорил чего грозному Виглафссону!.. Напросилась с ним. Сказала – может, и с неё будет толк! И следующим утром, когда корабли приготовились подниматься по реке, взошла на драккар. Ей велели сидеть под мачтой, около Вигдис… Рыжая пленница лежала молча, спрятав в подушку бледное исхудалое лицо. Звениславка так и не набралась смелости с ней заговорить.
А погода опять показывала нрав. Ночью дохнуло холодом, небо затащило пеленой. И на листья, успевшие вымахать в добрую половину ладони, вывалил липкий мокрый снег.
Ветер плакал в обрывистых берегах реки, мутные ручьи волокли красноватую землю, подкапывая нависшие корни деревьев… Серые облака ползли волна за волной – прямо по лесным вершинам.
И нигде, даже далеко-далеко, не ждал длинный дом с его весело потрескивающим очагом, вкусно пахнущими котлами и уютными лавками вдоль стен…
Гребцы сутулились по скамьям, и к плеску дождя примешивались редкие возгласы кормщиков да равномерный скрип вёсел, ходивших в узких люках то туда, то обратно.
Берега реки всё утро оставались пустынными, если не считать летевших куда-то птиц да ещё пары лосей, нехотя ускакавших с поляны. Зато после полудня над раскисшим обрывчиком появился всадник.
Человек сидел на невысоком, но крепком коне и привычно кутался в плащ. Некоторое время он ехал в ту же сторону, что корабли, – небоязливо, спокойно, точно по собственному двору. Потом приложил ко рту ладонь:
– Далеко путь-то держите, добрые люди?
Спросил по-словенски, не сомневаясь – поймут. И Звениславка привстала со своего места под мачтой, слушая его речь. Прижала руки к груди…
Халльгрим, загодя переговоривший с Улебом, теперь только кивнул ему, и Улеб ответил:
– Далеко! В Белоозеро, через волок.
– А помочь на волоке не надо будет?
Улеб отозвался:
– А это смотря сколько запросите.
– Запросим недорого, – наклонился в седле ватажник. – Масло если везёте, так масла, сукно – так сукна, а если серебро есть, так и от него не откажемся… На три ваши марки товару с лодьи. Да прокорм, пока тащить будем.
Улеб принялся переводить. А всадник, как видно решив, что на корабле советовались – дать ли, добавил равнодушно:
– А дорого, волоките сами.
Халльгриму названная цена и впрямь показалась слишком высокой:
– Скажи ему, что я заплачу не больше двух. И то если всё будет хорошо!
– Не надо бы, господине, – посоветовал Улеб. – Отступится, из лесу не выберетесь…
– А ты молчи, немытый, – оборвал его викинг. – Я тебя не спрашивал! Ты, трэль, всё моё добро отдал бы земляку!
– Ну и торгуйся с ним сам! – озлившись, заорал в ответ Улеб. – А я не гудок тебе гудеть что пожелаешь!..
Бородатый артельщик наблюдал за ними с насмешливым безразличием. Весенние гости только начинали переправляться через его волок – достанет и мяса, и дорогих тканей, и звонких монет…
У Халльгрима же разговор с дерзкими рабами обычно был краток. И лежать бы Улебу Тужиричу с полным ртом выбитых зубов – спасло мгновение. Ибо Звениславка вдруг вскочила на ноги, подбежала к самому борту да и крикнула что было мочи: