— А глаза забегали… — сказала раскрасневшаяся Катя, уже ничуть не похожая на удрученную жертву маньяка. — Уличила я тебя?
— Катерина, обвинения насквозь беспочвенны… И вообще, запахни остатки блузки и одерни то, что ты именуешь юбкой. Иначе я за себя не ручаюсь, руки так и тянутся…
— Ну и протяни, — с провоцирующей улыбкой сказала Катя, откинувшись на спинку и уже не придерживая разорванную блузку. — А то две ночи не протягивал…
Петр поднял ее из кресла, в две секунды разделался с теми пуговицами блузки, что ухитрились сохраниться после елагинской атаки. Катя прильнула к нему. тяжело дыша, юбка упала на ковер. Опуская ее в кресло, Петр успел подумать, что в Пашкином безумии есть своя система, и в самом деле, как-то по особенному возбуждаешься, держа в объятиях женщину, которую оголтело хотят другие мужики, настолько, что средь бела дня пытаются претворить желания в жизнь. И тут же испугался — как бы не нахвататься от своего двойника такого, что потом сто лет не отделаешься… Гены ведь одни и те же?!
Необычность ситуации придавала сил и толкала на новые подвиги. Прошло много времени, прежде чем Катя мягко высвободилась, расслабленно затихла в его объятиях. Не открывая глаз, засмеялась:
— Лучше бы ты в свое время с этого и начал — вместо известных глупостей. Может, я и испорченная, но ведь возбуждает — когда собственный муж совращает в служебном кабинете… Паша?
— Что? — спросил он, блаженно зажмурившись.
— А ведь у тебя что-то очень уж ловко получается с этим креслом, чувствуется привычка…
— Катенька, — сказал он беспомощно. — Давай все забудем и начнем все по-новому, все сначала?
— Хорошо, — ответила она тихо. — Старому я бы не поверила, а вот тебе новому отчего-то верю, Савельев…
Он напыжился от гордости, но, поразмыслив, пришел к выводу, что взлетать на седьмое небо рановато: слишком многое оставалось непроясненным и более того — откровенно настораживающим. Он даже в мыслях не мог решиться произнести — пугающим…
Вскочил, шлепнув по полу босыми ногами, кинулся к залившемуся трелью селектору. Катя принялась торопливо одеваться.
— Ну вот, — кривя рот в нехорошей ухмылке, Сказал он, повесив трубку. — Появился молодчик на территории. Сейчас я с ним как следует поговорю…
— Паша! — она застыла с юбкой в руках. — Осторожнее! Он сумасшедший, точно тебе говорю! Ты бы глаза видел…
— Я тоже не подарок, — отмахнулся Петр. — Тут у меня булавка завалялась, заколи юбку, плащик накинь сверху, сойдет… Потом я тебя сам домой отвезу.
— Паша…
— Не беспокойся, — бросил он на ходу. — Мы люди светские… временами. Светски поговорим…
И зашагал по коридору, стараясь не выглядеть бегущим. Сначала, в первый миг, хотел вызвать Елагина в кабинет и учинить разборку там, но по размышлении это показалось недостойным настоящего мужика. Мало ли какой оборот примет светская беседа, лучше уж проводить ее на вольном воздухе… Пашка, может, и вызвал бы на ковер — но не я…
Елагин как ни в чем не бывало стоял возле своей черной «тойоты», заменившей в качестве разъездной машины несчастный джипер. Кроме него, людей во дворе не было, что облегчало задачу.
Завидев Петра, Елагин его непринужденно окликнул:
— Никак марсиане прилетели, босс? Куда это вы галопом несетесь? Старательно пытаясь сохранять хладнокровие, Петр подошел вплотную и, не
отводя глаз, сказал:
— Я тебя, по-моему, предупреждал… Оба сошлись на том, что это — последнее предупреждение. Кто-то мне по-мужски обещал с этим делом завязать…
— Ты о чем? — невинно уставился на него Елагин.
— Где Катя?
— Катя? — дернул Елагин плечом. — Я откуда знаю? Я ж ей не нянька. Когда я ее последний раз видел, со второй космической скоростью удалялась в сторону проспекта Мира, живехонькая и здоровехонькая. Ничего вроде бы с ней не могло стрястись…
Он осклабился, глядя простецки, недоумевающе — Петр отлично знал эти приемчики, призванные спровоцировать собеседника, вынудить его стать нападающей стороной, а себя самого, понятно, выставить жертвой неспровоцированной агрессии. И потому собрал волю в кулак. Поиграем с ним в его же игру, тоже умеем…
— Посмотри-ка мне в глаза, — сказал он.
— Смотрю, — безмятежно кивнул Елагин. — А что?
— Да ничего. Нормальные глазыньки, без следа Клиники. Тут кое-кто называет тебя сумасшедшим — на мой взгляд, совершенно безосновательно, старлей. Совершенно. Сдается мне, никакой ты не шизик, а попросту наглая скотина. У меня такие В противогазе отжимались со всем рвением, пока в него же блевать не начинали. И упаси их бог при этом пернуть.
— Ты не особенно-то, штабная крыса, — не повышая голоса, ответил Елагин.
— У меня такие, как ты, тоже, случалось, хрен посасывали со всем прилежанием. И добавки просили совершенно добровольно, чтоб ты знал…
— Ну вот и внесли ясность, — осклабился Петр. — Давай уж до конца внесем… Дерьмо ты, старлей. И совсем не потому, что рвешь на бабе лифчик, когда она того не хочет… Дерьмо ты потому, что сначала даешь честное слово, а потом не соблюдаешь… Дешевка.
— Слушай, вице-полковник, — все так же простецки улыбнулся Елагин. — Я искренне не пойму, чего ты дергаешься? Тебя наняли, чтобы постоял пугалом На огороде, вот и стой. Не поднимай кипеж. В конце-то концов, это не твоя мочалка и никогда твоей не была. Трахай эту блядешку, сколько вздумается, но и другим не мешай. Коллективистом надо быть, милый. — Он мечтательно потянулся. — Знал бы ты, Как я ее гнул вот этими ручками, шлюху белобрысую, как я ее на ощупь знаю… Положишь ей, бывало, ладонь на нижние губки, а она трепещет…
Он сумел-таки уклониться от первого выпада, но второй удар пропустил — и спиной вперед вмазался в бок «тойоты», все еще с наглой, высокомерной усмешкой, не успевшей погаснуть. Тут же с нереальной быстротой извернулся, оказался на широко расставленных ногах, в сулившей неприятности стойке. Процедил сквозь зубы:
— А потом средним пальчиком вовнутрь, невзначай этак…
— Иди сюда, сука, — сказал Петр, отступая на шаг. — За все пальчики не говорю, а двадцать первый распинаю…
Отчаянно затопотали ботинки. Во дворе вдруг стало очень много народу — надежно их разделив, трое охранников встали плотной стенкой, двое сторожили Елагина, третий развернулся к Петру, готовый то ли прикрыть, то ли перехватить. Сбоку появился Земцов, развел руками:
— Павел Иванович, а мы вас повсюду ищем… Пойдемте? — он стоял на дороге с вежливой непреклонностью. — Нечего вам тут делать, поверьте моему слову…
— и словно бы небрежно взял за локоть, с силой потянул к двери.
Петр подчинился — драться при куче свидетелей, тем более с собственным шофером, было бы верхом идиотизма. Не барское это дело, в конце-то концов…