— Ваше величество! У вас создалось ложное впечатление. Вы знаете обо всем, что у меня на сердце. Оно целиком принадлежит вам. Но я приношу вам больше вреда, чем пользы. Неужели вы думаете, что я не вижу, как двусмысленно люди улыбаются при моем появлении? Не слышу всех этих перешептываний, смешков? Все так и ждут той минуты, когда я не смогу дольше противиться вам и самой себе. Кардинал настаивает, чтобы я уехала. Королева, и это естественно, меня ненавидит, потому что вы пренебрегаете ею из-за меня.
— Я ею пренебрегаю! Как будто мне неизвестно, что от нее можно ждать только притворства и предательства. Мы женаты уже скоро двадцать два года. И можете ли вы назвать мне, что королева Франции принесла моему королевству? Детей? Ничуть не бывало! Помощь, поддержку, понимание нашей трудной задачи? Ничего подобного. Королева — испанка, испанкой и умрет. Ах да! Чуть не забыл. В течение двенадцати лет ее сердце билось ради полусумасшедшего англичанина. За его страсть мы заплатили войной. Кажется, королева не способна любить француза. И меньше прочих короля, своего мужа…
— Она ваша супруга, сир! Вас соединил бог!
— Об этом надо напомнить ей! Нет, Луиза, не говорите со мной о королеве. Или вы хотите сказать, что больше не любите меня?
— О ваше величество! Как вы можете обвинять меня в том, что я перестала вас любить. Разве я не доказываю вам постоянно мою нежность?
— Так дайте мне еще более веское доказательство! Позвольте мне увезти вас в Версаль! Там я у себя дома, и никто не осмелится меня потревожить. Вы будете жить там рядом со мной. Вас будут охранять, защищать. Мы будем принадлежать друг другу, вдалеке от всех, свободные и наконец счастливые! Останутся только Луиза и Людовик…
— Вы не должны так говорить! Смилуйтесь! Если вы любите меня, ни слова больше!
— О нет, прошу вас, не плачьте! Я не в силах вынести ваших слез.
До Сильви донеслись рыдания, и она решила, что и так уже вела себя достаточно нескромно. Тем более что до ее чуткого уха донесся приближающийся шум шагов. Она вышла из своего укрытия и, изо всех сил стараясь ступать совершенно неслышно, направилась к большой аллее. Но так как девушка все время оборачивалась — ей хотелось посмотреть, не шевелятся ли кусты остролиста, — то не глядела себе под ноги. Поэтому Сильви споткнулась о бугорок выброшенной кротом земли и растянулась прямо у ног двух мужчин. Для начала она смогла увидеть только край
длинного красного одеяния и пару черных сапог, изрядно забрызганных грязью.
— Это что еще такое? — нетерпеливо спросил суровый голос. От сурового тона по спине Сильви побежали мурашки.
— Судя по всему, это юное создание заблудилось, ваше высокопреосвященство!
Затянутая в черную перчатку рука помогла девушке выпутаться из многочисленных юбок и подняться на ноги. Сильви с ужасом увидела, что человек, помогавший ей встать, не кто иной, как гражданский судья господин Исаак де Лафма. А позади него стоял сам кардинал Ришелье. Сильви не составило никакого труда узнать его. У нее не оказалось времени на то, чтобы прийти в себя. Мужчина с желтыми глазами уже вспомнил ее:
— Какая нечаянная радость! Мадемуазель де Лиль.
— Что еще за мадемуазель де Лиль? — спросил кардинал.
— Самая юная из фрейлин королевы, ваше высокопреосвященство. Она совсем недавно появилась при дворе. Мы познакомились несколько дней назад на площади Тратуарского креста. Я уже рассказывал эту историю вашему высокопреосвященству. Прелестной барышне не нравится, как я творю правосудие от имени его величества короля.
Этого оказалось достаточно, чтобы Сильви немедленно взвилась. Она почтительно опустилась в глубоком реверансе, но, покраснев от гнева, воскликнула:
— Ребенок, которого вы собирались затоптать копытами вашей лошади, не был осужден, насколько мне известно, и не интересовал королевское правосудие! Ваше высокопреосвященство, — теперь она обратилась к кардиналу. Сильви никто не разрешил подняться, и девушка смотрела снизу вверх на худое, высокомерное лицо. — Речь шла о мальчике, сыне человека, которого собирались казнить. Он не сделал ничего дурного, только просил помиловать его отца.
Глубокий, суровый голос произнес:
— Его отец заслужил свою участь. Мальчику следовало это знать.
— Он знал только одно. Это его отец, и он его любит.
Ришелье взглядом заставил замолчать Лафма, собравшегося было возразить.
— Я согласен допустить, что ребенок не заслуживал такого жестокого обращения, но очень трудно требовать мягкости от того, кто должен привести наказание в исполнение. Вы видите, мадемуазель, я с вами согласен. Могу ли я в ответ просить вас об услуге? Простите господина де Лафма. Это один из моих хороших помощников…
Произнося эти слова, Ришелье протянул Сильви руку, чтобы помочь подняться. Она охотно приняла помощь. Потом произнесла, вздохнув, без всякого энтузиазма:
— Если это доставит удовольствие вашему высокопреосвященству, я прощаю господина де Лафма… Но при условии, что он не примется за старое!
Неожиданная, и оттого еще более очаровательная улыбка, осветила строгое лицо кардинала:
— Поверьте мне, он поостережется… Из любви к вам. Вы смелы, мадемуазель де Лиль, а это качество я ценю высоко. Посмотрим, насколько далеко заходит ваша храбрость!
Сильви вопросительно взглянула на Ришелье.
— Очень многие меня боятся, — продолжал он. — Я вас пугаю?
— Нет, — без колебаний ответила юная фрейлина. — Ваше высокопреосвященство князь католической церкви, следовательно, слуга господа. Никогда не следует бояться слуг божьих.
— Вот это ваше суждение следует во весь голос сообщить всему королевству. Этим бы вы оказали мне большую услугу… Кстати, что касается голоса, до меня дошли слухи, что вы прелестно поете… Не удивляйтесь. При дворе новости распространяются быстро. Вы споете для меня?
— Я служу королеве, монсеньор…
— Тогда я попрошу ее доставить мне такое удовольствие. Мы еще с вами увидимся, мадемуазель де Лиль. Идемте, Лафма, мы возвращаемся!
Сильви еще только опускалась в реверансе, а кардинал уже уходил. Высокий, прямой, как палка, силуэт в пурпурной накидке, подбитой куницей. Из-за этого человек в черном, шагающий рядом с ним, казался почти карликом. Он весь согнулся в угодливом, мерзком поклоне. У Сильви перевернулось сердце. Ей непременно надо будет исповедаться, ведь она простила Лафма только на словах. Душа ее молчала. Более того, гражданский судья Парижа вызывал у нее страх и глубокое отвращение.
Бросив взгляд на неподвижные кусты остролиста, где теперь царила тишина, Сильви пошла по дороге к дворцу. Она старалась идти помедленнее, чтобы не догнать кардинала и его спутника. Девушка не удержалась от вздоха облегчения, когда увидела их входящими во двор через ворота Дофина. Сама Сильви намеревалась вернуться той же дорогой, что и выходила из дворца. Так у нее будет время подумать, как избежать сомнительной чести, которую ей собирались оказать. Лучше всего, без сомнения, все рассказать королеве. Анна Австрийская давно привыкла сражаться с его высокопреосвященством и, возможно, поможет своей фрейлине избежать неприятного визита.