Он смотрел на неё, бессильно сжимая и разжимая кулак. Как по-европейски она выглядела, какой европейской она казалась, какой европейкой она была. И в то же время истинно японские понятия о чести. Предать своего господина – да. Предать свою госпожу – никогда.
– Уходи, – умоляла она. – Пожалуйста. Голоса приближаются.
Пора. Он повернулся, поднырнул под ствол упавшего дерева, выбрался к рухнувшей каменной ограде сада, поднял глаза и встретился взглядом с четырьмя людьми, стоявшими на обломках стены. В отличие от него, они были полностью одеты и с мечами. И один из них стоял чуть впереди остальных. Худой, выше среднего для японца роста, с необычайно резкими чертами лица и длинными обвисшими усами. Исида Норихаза.
Быстрый взгляд направо и налево убедил Уилла, что пути к отступлению отрезаны, даже если бы он вознамерился спасаться бегством. Пробираться по развалинам – чересчур долго, да и вокруг, несомненно, есть ещё люди Норихазы. Даже если и женщины, – они тоже погонятся за ним и, возможно, смогут сбить его на землю. Он уже достаточно стал самураем, чтобы не захотеть умереть, убегая.
– Где Пинто Магдалина, англичанин? – спросил Норихаза, не повышая голоса.
– Она невредима и в безопасности, господин Норихаза, – ответил Уилл.
И тут она появилась за его спиной.
– Андзин Миура спас мне жизнь, мой господин, – сказала она. – Он вытащил меня из-под обломков башни, принёс в этот сад и привёл в чувство водой из родника.
– И семенем своих чресел, без сомнения, – добавил Норихаза.
– Я полюбил Магдалину с тех пор, как впервые увидел её в Осакском замке пять лет назад, – возразил Уилл. – Я попрошу вас об одном – позвольте ей уйти со мной. Для вас она лишь одна из многих. Для меня она – единственная женщина на земле.
Выражение лица Норихазы не изменилось ни на йоту. Он медленно спустился с обломков стены, трое самураев – за ним.
– Андзин Миура, – произнёс он. – Так тебя называют. Я называю тебя английской собакой, выкормышем Токугавы.
Уилл облизал пересохшие губы. Если Норихаза не посчитается с его званием самурая, его изрубят в куски в течение двух секунд.
– Господину Норихазе следовало бы помнить, что он находится в городе принца Токугавы.
– В городе? – презрительно усмехнулся Норихаза. – Груда камней, помойная яма, а не город. Но даже если бы его башни касались облаков своими крышами, английская собака, никакой Токугава не помог бы тебе сейчас. Ты проник в мой дом, чтобы изнасиловать мою женщину, и ты поплатишься за это жизнью.
Струйка пота сбежала у Уилла между лопаток. Каким жарким стал вдруг день! И как затихла Магдалина. Она стояла у дерева, наблюдая за мужчинами, но ничего не предпринимая. Ей нечего было сказать, нечем было оправдаться. Потому что попробуй она спасти его жизнь, и он будет опозорен как мужчина. Он оставался виноватым. Но умереть, как загнанная в угол крыса?
– Я – самурай, – произнёс он.
– Сегодня ты предал своё сословие.
– И всё же у меня есть право умереть с мечом в руке.
– С коротким, – уточнил Норихаза. – Я даю тебе право на сеппуку. – Он вытащил из-за пояса собственный короткий меч и бросил его вперёд. С глухим стуком меч упал у ног Уилла.
Уилл услышал, как Магдалина перевела дыхание.
– Длинный меч, господин Норихаза, – сказал он.
– Ты бросаешь мне вызов?
– Поймите меня правильно. – Уилл тщательно и осторожно подбирал слова. – Я не японец. Я – англичанин и не собираюсь отдавать жизнь за красивые глаза. Чтобы защищать её, я брошу вызов самим богам. Дайте мне длинный меч или приготовьтесь умереть сами – за убийство.
Норихаза, нахмурившись, заколебался. Один из самураев прошептал что-то ему на ухо, указав подбородком на Уилла. Потому что как мог простой англичанин надеяться выжить в схватке с даймио, чьё воспитание с самого рождения заключалось в познании искусства владения мечом? И как близок он был к истине! Как горько пожалел Уилл, что отказался в своё время поучиться искусству боя у Тадатуне. Сколько бы он отдал, чтобы Тадатуне оказался сейчас рядом! Или Тадатуне отойдёт в сторону от потерявшего честь самурая?
Норихаза улыбнулся и ответил что-то своему помощнику. Тот вытащил из-за пояса длинный меч и подал хозяину – вызов должен был исходить от него. Даймио взял меч двумя руками, медленно развернул его и шагнул с камней на траву сада. Краем глаза Уилл заметил, как Магдалина попятилась под прикрытие поваленного дерева.
Норихаза остановился, опустил меч на траву и пнул рукоять по направлению к Уиллу. Его собственное оружие оставалось в ножнах. И всё равно он сможет вырвать его оттуда и перерубить Уилла пополам, прежде чем тот поднял бы меч. Это противоречило кодексу чести самурая, Но Уилл не был уверен, в какой степени Норихаза собирается следовать этому кодексу. Или же сам факт предоставления ему оружия говорил о признании его в качестве равного?
Он медленно шагнул к мечу, наблюдая за Норихазой и ощущая на себе его взгляд, взгляды трёх самураев, Магдалины и нескольких подошедших служанок. Или они были здесь всё время, всё утро, наблюдая и слушая, сообщая обо всём окружающему миру? Миру, который, как полагал Уилл, больше не существовал.
Его правая рука легла на рукоять, левая – на ножны. Медленно он выпрямился, одновременно сделав шаг назад. И что дальше? Ему только однажды приходилось орудовать саблей, за исключением того краткого мига при Секигахаре. Этот меч во многих отношениях напоминал саблю, только был тяжелее и длиннее и его приходилось держать двумя руками. И ещё было совершенно ясно, что Норихаза владеет им не хуже, чем своими палочками для еды.
Даймио, не переставая улыбаться, медленно кивнул и вытащил меч из ножен, высвободив их из-за пояса и отбросив в сторону. Уилл, не торопясь, сделал то же самое. Главное, что от него сейчас требуется, – присутствие духа.
Норихаза перехватил меч двумя руками – правую над левой, – держа рукоять у живота и выставив клинок. Правую ногу он тоже отставил вперёд и издал странный шипящий звук, выдыхая одновременно через рот и через нос. Уилл последовал его примеру, во всяком случае в том, что касалось стойки. Ему оставалось только ждать и надеяться защитить себя. В лучшем случае его преимущество было только в том, что руки его длиннее на несколько дюймов.