И вдруг откуда-то пришло озарение: именно этого от него и ждет чужеземец, с достоинством принявший княжью помощь — такую, в какой в действительности не нуждался! Он ждал крепких дружинников, знающих толк в оружии и схватках, а получил, словно в издевку, бесполезного хилого сопляка. Которому только и остается, что с позором вернуться обратно. Или нет?
Книжник решил принять вызов.
— Хорошо, — тихо, но твердо сказал он. — Я готов быть хоть слугой, хоть прирученной крысособакой. Но ты выполнишь все обещания, которые дал князю. И покажешь, где и как вы закаляете клинки.
В глазах чужака мелькнула искорка интереса — но тут же погасла. Он повернулся — и продолжил удаляться прочь от кремлевских стен — на запад.
— Скажи хотя бы, как тебя зовут! — едва поспевая за воином, крикнул Книжник. — А то ты так и не соизволил представиться.
— Зови меня «мой господин», — отозвался вест.
— Может, тогда лучше «повелитель»? — хмыкнул парень. Действительно, смешно: в Кремле не принято обращаться к простым воинам с такой чопорностью.
— Можно и так, — сказал вест. — Я последний воин клана, значит — его глава. Хорошо, зови меня повелителем.
Семинарист прикусил язык, не понимая, шутит вест или говорит серьезно. Хотя особой склонности к ерничеству за чужаком пока не наблюдалось. Книжник оставил на время попытки разговорить спутника и решил просто понаблюдать за ним. Тем более что за ладной фигурой воина можно было наблюдать до бесконечности — он походил на совершенную машину войны, хоть и отличался от московских дружинников. Не было в нем этой показной молодецкой удали, бьющей в каждом движении, в каждой позе. Напротив — движения его были нарочито скудны и экономны, словно вест берег силы перед одним-единственным ударом. При всем желании пока что трудно было определить преимущество или слабину воина с Запада перед кремлевским ратником. Одно было ясно: этот вырос и сформировался в боевую единицу по иным принципам.
Взгляд парня переместился на окружающий пейзаж, и тут же нахлынуло вполне оправданное беспокойство: они шли по открытой местности, и это не могло не привлечь внимания со стороны тех, кто до поры до времени скрывался в руинах.
В памяти быстро всплыли карты и схемы, что входят в базовую подготовку любого воспитанника кремлевской Семинарии. К ним Книжник проявлял особый, мало кому понятный интерес. Разумеется, большинство карт — довоенные, более чем двухсотлетней выдержки, с небольшими новейшими правками. И, тем не менее, эти древние карты — одна из основ последней памяти человечества. Считается, что однажды, отряхнув пыль с древних схем мертвого города, потомки смогут восстановить связь поколений, увидеть погибшее прошлое. Сам Книжник был убежден, что знания имеют силу только тогда, когда применимы на практике. И теперь он мучительно пытался перенести эти островки памяти на реальную местность.
Это было непросто: двести лет непрекращающейся кровавой бойни изуродовали пейзаж почти до неузнаваемости. Не зря дружинники давно отмахнулись от старых карт, создав свои — упрощенные, но эффективные и понятные каждому ратнику. И теперь предстояло доказать, что его книжные знания — нечто большее, чем затхлая библиотечная пыль.
Книжник напряг воображение, совмещая образ из памяти с реальностью. Так… Значит, эта глубокая темная трещина, словно возникшая от удара титанического небесного молота, — не что иное, как бывшая Моховая улица с воображаемой карты. Не очень-то похоже на те выцветшие рисунки. А эти чудовищные борозды, перечеркнувшие несколько кварталов усилиями атаковавших Кремль штурмовых роботов типа Mountain А-12, - бывшая Знаменка. До Кремля бронированные чудища так и не добрались, но оставили после себя чудовищные разрушения, затрудняющие привязку воображаемых карт к местности. Хотя не исключено, что больше всего здесь наворотили как раз те, кто оборонял последний рубеж. Во всяком случае, в этой мешанине камня и ржавого металла до истины не докопаться уже никогда.
Теоретически отсюда до бывшего американского посольства было не так уж далеко, если взять по прямой на северо-запад. Только вот на руинах постъядерной Москвы расстояния имели свойство здорово искажаться. О том, чтобы идти напрямик, не могло быть и речи: на это намекали, как минимум, непроходимые завалы, перегородившие все направления. Огромные баррикады возникли не случайно — это свидетельства многочисленных осад Кремля и его окрестностей, предпринимаемых мутами с переменным успехом в течение долгих лет. Многие завалы успели порасти жуткой мутировавшей растительностью, и заросли эти были ненамного гостеприимнее вражьего плена. Дружинники не любили это направление, и рейды сюда совершали редко.
— Как же мы пройдем? — растерянно вглядываясь в даль, спросил Книжник.
Вест не ответил. Он как раз входил в узкую расщелину между грудами битого кирпича и разломанными бетонными плитами. Прищурившись, огляделся, оценивая место, наверное, на предмет точки привала. Это было основной тактикой перемещения по опасной местности — от убежища к убежищу. Можно было бы предположить, что вест хорошо знает обратную дорогу, которой только что пришел в Кремль. Но подобная логика не всегда работает: новый путь зачастую безопаснее знакомого. Хотя бы потому, что по следам путника всегда движется всякая плотоядная нечисть.
— У тебя, вообще, есть какой-то план? — продолжал Книжник — Или мы просто пойдем напролом?
Чужак замедлил ход, будто этот простой вопрос выбил его из заданного самому себе ритма. Книжник поравнялся со спутником, осторожно пытаясь понять его эмоции. И, похоже, уловил некоторую растерянность — которая, впрочем, тут же исчезла за маской невозмутимости. Семинарист решил развивать успех — и продолжать взламывать психологическую оборону попутчика. В конце концов, следовало знать, с кем идешь на смертельный риск.
— Я, конечно, не воин, — заговорил парень, небрежно поправляя холщовую сумку, — но слышал, что у любого рейда должен быть план. Я так думаю, что спасение твоего народа — это, как минимум, рейд. А по сути — боевая операция. Может, я ничего не понимаю в тактике, но у такой серьезной цели должны быть промежуточные задачи и средства их осуществления. Я, конечно, всего лишь слуга, но, если даже мне приходит в голову, что нужно использовать все имеющиеся ресурсы, — как это не приходит в голову воину? Кстати, под «всеми имеющимися ресурсами» я имею в виду себя. Можно, конечно, не посвящать в суть дела жалкого «прислужника», но, по-моему, это, как минимум, расточительно. К тому же, когда речь идет о спасении целого народа…
Книжник и сам не заметил, как оказался спиной на груде щебня с лезвием кинжала, приставленным к горлу. Показалось, что его просто смело порывом ураганного ветра. Вест нависал над ним, придавив грудь коленом и хрипло дыша. Во взгляде его сверкала злоба.
— Не смей… о моем народе! — прорычал он в лицо оторопевшему парню. — Заткнись и иди молча — понял?!
— А… кх-х… — Книжник с трудом сглотнул — мешал передавивший горло металл. — П-понял…
Внезапно выражение лица чужака изменилось — настолько резко, что Книжник мигом забыл про угрозу быть убитым в порыве гнева. Взгляд веста метнулся в сторону, лицо застыло. Еще тревожнее стало, когда он ощутил, как тихо ушла с груди тяжесть — будто вест неожиданно растворился в воздухе. Сразу пришло понимание — вокруг творится что-то неладное. Книжник резко перекатился на живот, что было крайне болезненно на этих каменных обломках. Быстро огляделся — веста нигде не было. Вокруг торчали невысокие куски невесть как сохранившихся стен, и уже вдалеке, в дымке призрачно маячили кремлевские башни.