Снаряд, просвистев по «улице», грохнул где-то в отдалении. Оттуда донеслись визг и вопли на все том же непонятном языке.
– Готово! – Орилла хлопнул Норьегу по каске. Норьега тщательно прицелился из-за бронированного крыла орудийного тягача.
– Загоняй второй! – скомандовала Агнесса, Хорхе, Картман, вон отсюда!
Хорхе поскакал в джип.
– Лови солдатика! – крикнул он.
Джип задним ходом подскочил под ноги Картману. У того на броне уже вовсю мигал индикатор севшей батареи, и пищали умирающие сервоприводы. Картман, словно ствол срубленного дерева повалился в открытую дверь джипа.
Агнесса вывалилась из танка через люк в днище, с оторванной когда-то крышкой, и бросилась к машине.
Замерший и надсадно рычащий танк, весь в клубах гари из лишенного смазки двигателя, продолжал выполнять программу на стрельбу. И тут танк принялся разваливаться на части.
Одновременно с этим выстрелом Норьега выпустил ракету, но башня чудесным образом провалилась в дряхлое нутро раньше, словно танк испуганно втянул голову в плечи. Ракета только вспорола воздух и, потеряв цель, умчалась, лавируя между железными остовами.
Танк между тем величественно разрушался. Выкатились и помчались вперед, словно шары в боулинге, прорезиненные катки, взвилась в воздух лопнувшая цепь, со стоном выпал огромный двигатель.
Только ствол, визжа гидравликой, изо всех сил сопротивляясь провисшей башне, продолжал удерживать цель.
И в этот момент, словно в насмешку над былым величием, вернулась ракета – и врезалась в кучу дымящегося барахла… «Мамонт» исчез в дыму и копоти.
– Да-а… – задумчиво произнес Орилла, – Всякое я видел на войне, но такое….
– Стой! – произнес Томас, сдерживая порыв Хенаро вдавить газ, что было мочи.
– Тридцать восемь, тридцать девять, – громким шепотом бормотал Норьега.
– Вперед! – проревел Томас, и Хенаро сдернул такси с места, отчего пулеметчик на крыше кубарем полетел назад, чудом уцепившись в последний момент за «ведерко» с шашечками.
В клубах дыма, на месте бывшего штурмового танка «мамонт», бабахнуло в последний раз.
И снаряд разорвался аккурат в том самом месте, где только что стояло такси!
– Тридцать десять… – потрясенно договорил Норьега.
– Умели же делать технику когда-то, – уважительно произнес Орилла.
– Вон они! – крикнул Томас, но такси резко, с заносом остановилось.
Дорогу им перегородила с грохотом упавшая с неба танковая гусеница.
7
Сержант с самым невинным видом сидел перед Коцепусом, наблюдая, как тот тщательно закрепляет монокль на своей узкой переносице. Неудобная была переносица. Монокль то и дело норовил выпасть из глазницы. Однако забавности образу контрразведчика данное обстоятельство отнюдь не прибавляло.
– Итак, кого ты видел, перед тем как на вас напали, – спросил Коцепус.
– Я видел девчонку которая вышла на дальний волнорез. Я послал Картмана, чтобы он проверил документы у нее, согласно приказу командора. Девка, видать, еще та – давай трясти перед солдатиком своими прелестями. А он, салабон сопливый, и остановился как вкопанный, ни «бэ», ни «мэ» сказать не может Вот, пока он топтался рядом с этой девицей, и появился джип. Ловкие, я вам скажу, ребята – в момент его опрокинули, выдернули батарею и утащили на тросе, как побитую тушу на родео. И это – несмотря на то, что я честно пытался их подстрелить. Это все.
– Ладно. Эй, охрана. Сержанта Салазара под замок. Будем думать, что с тобой делать, растяпа. Пьянка на посту – это трибунал… Арестованного Огилви ко мне.
…Охранник запер за сержантом решетчатую дверь. Затем, воровато оглянувшись, поинтересовался:
– Слушай, Салазар, а как ты умудрился так набраться? У нас же в батальоне ни капли. Ты, что – нашел лавку с контрабандой?
Сержант хитро улыбнулся: даже за решеткой приятно иметь свои маленькие сержантские тайны.
– Никаких лавок и никакой контрабанды. Ну-ка дай ухо, да, ближе…
Картман лежал на прыгающем полу джипа и равнодушно смотрел в синее небо. На его бронированном теле с самым непосредственным видом сидела Агнесса.
– Вы везете меня к генералу Монкаде? – спросил он.
– Ага, прямо к нему, – отозвалась Агнесса.
– Но я не знаю ничего больше, чем уже сказал. Зачем я ему нужен?
– Он хочет кое в чем убедиться. Не бойся, с тобой не случится ничего страшного…
Картман почему-то не поверил этим словам.
Трико снова принялся отмахиваться от невидимых бабочек.
– А что это с ним? – спросил Картман.
Просто спросил, чтобы не молчать. От молчания ему становилось страшно.
– Его одолевают призраки. Духи. Мы едем его лечить.
– Какие еще духи?
– В этом городе много духов.
– Я ни одного не видел.
– Ночь придет, увидишь… Просто Трико их видит и днем.
– А что они делают?
– Как и все призраки. Кричат. Мешают спать. Ничего страшного.
– И что же они кричат?
– Всякое, – пожала плечами Агнесса, – То, что слышала я, мне было непонятно. Только отдельные фразы.
– Погоди, что ты слышала? Где? Как ты могла слышать? Погибшие в Котле? Это же было очень давно!
– В танках остались радиостанции. Те, кто там живут, не трогают их. Боятся. Они простые люди, и думают, что нельзя тревожить покой убитых. И они верят, что духи убитых живут в рациях и иногда кричат разными голосами в динамиках – оттуда, из своего последнего боя…
….Я ночевала в большом десантном танке, у которого двери распахиваются сзади двумя створками, как в церкви. Меня пустили, было холодно, снег шел, ветер ледяной. Хозяева легли спать в башне, а я внизу, на ящиках. Но мне не спалось, я сидела на холодных досках. А потом я все услышала.
Динамик на шнуре закачался и оттуда раздался шум, скрежет, крики… Там кто-то просил помощи, снарядов, запчастей. Просил целей для стрельбы, медикаментов, прикрытия. Они называли друг друга разными позывными….Помню: «Стафф», или «Смелый», или «Родриго», или «Абукир». А на фоне криков был грохот и скрежет, и я слышала, как каждую секунду там что-то взрывается, кто-то задыхается и умирает. Очень было страшно…
– А потом?
– Потом я в ужасе рассказала это хозяевам, они испугались, но спокойно так сказали, что слышат подобное по ночам часто. А потом они еще спросили меня, не слышала ли я песню Последнего Радиста. Это случилось, когда в одном танке – из этих тысяч танков – термовзрывом поубивало всех, и остался один Радист. Но ему ноги прижало, и он не смог выбраться. И, говорят, он решил перед смертью петь, чтоб было легче умирать от открытого огня. Чего зазря орать, правильно? Ну, вот он и начал петь…И с тех пор, как где услышат где эту песню – там быть покойнику в этом Котле. Ну, примета такая, как собака воет в нормальной деревне, понял?