– Вы хотели говорить с Нами, граф. – Жоселин не стала ждать, когда ее племянник догадается, что говорить умирающему врагу в присутствии доброго десятка свидетелей.
– Да, моя сигнора, – Вардо был смертельно бледен, даже не бледен, а желт, а запах, стоящий в комнате, несмотря на жаровни с эллскими благовониями, свидетельствовал, что раны загноились. – Его Высокопреосвященство принял мою исповедь и разрешил мне испить Чашу Милосердия [51] .
Вот даже как! Базилю стало тошно. Как бы ни были некогда близки Арция и Ифрана, сейчас они разошлись, и далеко. Арцийские нобили почитали Чашу трусостью, а если уходили из жизни по доброй воле, то не заручались купленным загодя отпущением. В Ифране же нет греха, от которого нельзя откупиться. Граф Мо понимал, что умирать от раны в живот тяжело, и не представлял, как потерявший зрение Жорес продолжает жить. Если б Вардо или брат попросили принести им яд, он бы сделал это без колебаний, но предсмертные ритуалы... Базиль почувствовал на себе взгляд раненого и взял себя в руки. Мирийцы танцуют со смертью, ифранцы заключают с ней сделки, а арцийцы не замечают ее до последнего. В каждом доме свои занавески.
– Мой государь, я прошу разрешения огласить мою последнюю волю.
Молодой король кивнул. Происходящее его тяготило, но что было причиной – сама смерть, то, что за ней стояло, или же духота и тяжелый запах, Базиль не понял.
– В этом ларце – список того, чем я владею, – арцийцу показалось или же граф Вардо особо пристально взглянул на кардинала. – Мое прежнее завещание утратило силу после того, как моя супруга забеременела, а Морис Сарриж, избранный мной наследником, погиб, пытаясь защитить мою супругу и свою кузину от наемных убийц. Прежде чем просить милосердия у Триединого и слуг Его, я вызвал нотариуса и продиктовал ему новое завещание. Сейчас оно будет оглашено, за исключением описи принадлежащего мне, ибо она слишком велика.
Королевский нотариус, лысый и бровастый и потому похожий одновременно на собаку и тюленя, вздрогнул и торопливо забормотал: "Я, Альбер-Жастин-Фаустус-Савиньен, граф Вардо, сигнор Эллорийский и Баргосский, находясь на смертном одре, заявляю свою последнюю волю, и да падет мое проклятие на головы тех, кто осмелится ее нарушить.
Титул и земельные владения за исключением Эллории, Баргосса и Пьеринских виноградников да отойдут моему наследнику, как указано в Коронном праве. Если Триединый в милости своей дарует мне сына, то по достижении двадцати пяти лет он вступит во владение землями и обретет право голоса в Совете Нобилей. Если небо пошлет мне дочь, то таковые права обретет ее супруг после свадьбы. Если же случится так, что род графов Вардо пресечется, то новыми владетелями Вардо станут потомки моего двоюродного деда из рода Мэррасов Эллских".
Нотариус перевел дух и слушатели тоже. Оставалось только восхищаться умом Вардо, защитившего своего не рожденного еще ребенка от паучьих лап. Мэррасы Эллские слыли людьми жесткими и к Ифране особых чувств не испытывали. Убить наследника Альбера означало пустить в страну чужаков, накрепко связанных с Эллским престолом, а Элл наблюдал за схваткой Ифраны и Оргонды, дожидаясь, чья возьмет, чтобы потом прижать измотанного победителя. Да, эллские вельможи Паучихе не нужны, ей придется трястись над ребенком Антуанетты.
Законник вновь поднес бумагу к глазам, и Базилю показалось, что он ослышался: "Единственным близким родичем моей благородной супруги, – читал нотариус, – является ее брат герцог Ролан Авирский, состояние здоровья которого не позволяет ему заботиться о сестре. Я оставляю графиню Вардо и своего будущего наследника или наследницу на попечение Базиля Гризье графа Мо, доказавшего свою дружбу словом и делом.
Я завещаю вышеупомянутому Гризье свои Эллорийские и Баргосские владения со всеми доходами и соответствующие титулы, а также особняк в Авире и летние поместья.
Моим настоятельным желанием, которое в случае согласия сторон и церковного свидетельства обретает силу, является женитьба графа Мо на моей вдове и матери моего будущего ребенка после истечения срока Глубокого траура. С момента оглашения помолвки Пьеринские виноградники переходят в руки Церкви Нашей Единой и Единственной, дабы она молилась за здравие будущих супругов.
Таковы мои новые распоряжения. Список же посмертных даров моим друзьям и слугам не изменился. Все распоряжения на сей счет хранятся у королевского нотариуса господина Фуарсье.
Подписано в двадцать третий день месяца Сирены года 2886 от Великого Исхода в городе Авире в собственном доме и заверено личной печатью, печатью нотариуса и четырьмя непредвзятыми свидетелями".
Господин Фуарсье опустил документ и скромно отошел. Граф Вардо, стиснув зубы от боли, повернулся на своих подушках к Антуанетте.
– Сигнора, поняли ли вы, чего я от вас жду?
– Да, мой сигнор, – еле слышно пролепетала женщина.
– Согласны ли вы вручить свою руку присутствующему здесь графу Мо?
– Я повинуюсь вашей воле.
– Да или нет?
– Да, – отчетливо произнесла Антуанетта. Базилю захотелось ее убить. Похожие чувства одолевали и Жоселин, уж в этом-то арциец не сомневался. Что до него самого, то Александр Тагэре на Гразском поле чувствовал себя уютней. Горбун мог или вырваться, или умереть, а вот Базилю деваться было некуда.
– Друг мой, – маленькие глаза Вардо не утратили способности обжигать, – согласны ли вы взять на себя заботу о моей жене и моем ребенке и будете ли вы верно служить ифранской короне?
То есть возглавишь ли ты, мой дорогой, заговор, посадишь ли ты на ифранский престол неведомого Ролана, и потащишь ли на своем горбу хитрющую кошку и потомка графов Саррижских, какового придется называть графом Вардо...
– Друг мой, – повторил Альбер. А ведь он умоляет. Он отнюдь не уверен, что Базиль согласится, но ему больше некому завещать ни заботу о семье, ни заботу об Ифране, Проклятый ее побери! У бедняги в запасе один-единственный арцийский «пудель», ненавидящий собственного короля. Альбер верит, что жена ему верна, и если эта ложь – зло, то он, Базиль Гризье, – святой Эрасти!
– Граф, – Базиль старался говорить спокойно, – я принимаю оказанную мне честь и клянусь позаботиться о вашей семье и служить ифранскому престолу так же, как... служу арцийскому.