– Кто это?
– Марта, ты же догадалась.
– Паже?
– Да, он не может простить себе Мунта. Я тысячу раз говорил ему, что на его месте попался бы любой, что Вилльо били наверняка и неладное почуял бы разве что покойный Обен. Эти твари обманули даже старшего Бэррота, чего уж говорить о бедняге Паже. Его никто не винит, но он себя осудил. В Краколлье он или искупит вину, или погибнет. Это его выбор.
– Остальные тоже арцийцы?
– Да, из южной армии. Те, кто пристал к Гартажу.
– А ты ведь тоже, – Марта накрутила на руку жемчужную нить.
– Что «тоже»? – первый раз за три года Сезар Мальвани изобразил непонимание. У него получилось очень хорошо.
– Тоже не можешь себе простить, что тебя не было ни у Гразы, ни в Мунте.
– Не могу, – тут он соврать не мог, да она бы и не поверила, – но я бы тоже попался. Если уж Луи и Ювер ничего не поняли...
– Ты помнишь, как все было в Эльте? – тихо спросила Марта. – Мне тогда было четырнадцать. Даже Обен не догадался... Даже Обен! – герцогиня резко дернула рукой, золотистые жемчужины раскатились по комнате, но дочь Шарля Тагэре на них даже не взглянула. – Сезар, мы обречены. Мы ничего не сможем сделать. Ничего...
– Марта!
– Неужели ты не понимаешь? Отец был лучшим воином Арции, Александр превзошел даже его, а их смела с ладони серость, которую они и замечали-то лишь для того, чтоб пожалеть! Можно бороться с тем, у чего есть голова и сердце, а это... Это как чума, как яд. Не знаешь, с каким глотком в тебя войдет смерть. Тут один закон: первыми гибнут лучшие и сильные. Нас у отца было шестеро, остались я и Лаура, которая ни на Тагэре, ни на Фло не похожа. Просто глупая женщина, занятая лишь своим домом. От Эдмона ждали многого, от Сандера не ждали ничего, но он взлетел выше всех. И разбился.
Жоффруа вырос ничтожеством, но он смог убить Рауля, которому был по колено, и... Филиппа. Потому что Филипп сломался из-за этой твари и еще из-за Эллы, которая со своим выводком погубила Сандера. Кто такие Вилльо, Сезар и кто был мой брат?! Но победили они. Кем были Агнеса с Батаром в сравнении с отцом? Но они его доконали. Теперь дошла очередь до нас...
Сезар задумчиво смотрел на раскатившиеся жемчужины, потом перевел взгляд на эллский гобелен, где рыцарь на белом коне тыкал копьем в пасть маленькому и нестрашному дракону, кокетливо, чтобы не сказать больше, развалившемуся кверху пузом.
– Ты права и не права, – герцог подошел к жене и опустился на ковер у ее ног, – было бы чудесно, воплотись все зло в каком-нибудь чудище, которое можно убить. Или, того лучше, стань оно чем-то вроде ожерелья или кольца, которые взял да и бросил в море или в огонь. Тогда бы ни твой отец, ни Сандер не погибли, но у зла нет лица, оно везде и нигде, но это не значит, что оно непобедимо. Ты вспомнила Эльту и Гразу, а ведь был еще и Беток! У Кэрна на сигне горящее сердце, но тогда сердца горели у всех, и зло сгорело в этом пламени. Пусть не до конца, но сгорело! Ты сказала: чума. Это и впрямь похоже на чуму, а зараза боится огня, Марта. Не надо отчаиваться.
– Ты прав, я... Просто мне очень плохо без Сандера. Мы мало виделись, но он был моим братом, мы даже не понимали, мы чувствовали друг друга. Он был последним из Тагэре, а теперь последняя – я. Я все сделаю, как нужно, Сезар, не волнуйся.
– А я в герцогине Оргонды никогда не сомневался. Помни, после Эльты был Беток. Свой Беток будет и у нас.
2896 год от В.И. 7-й день месяца Иноходца. ТАЯНА. ГЕЛАНЬ
Последний кубок был поднят два дня назад: в Таяне пили после победы, а не до нее. Высокий Замок притих, словно приготовившаяся к прыжку рысь. Все знали, что делают, лица были сосредоточенными, движения быстрыми и точными. Обоз выступил ночью, конница уходила в поддень, а пехоты, пехоты в Таяне не было, разве что в гарнизонах, зато у них были союзники из Южного Корбута, которые ждали у неведомой еще Глухариной.
Луи Трюэль с самого утра болтался по Замку, решая для себя очень важный вопрос. На одной из лестниц он столкнулся с одетым по-походному Александром.
– Вот и начался наш путь домой, – глаза Тагэре ярко сверкнули, – пусть в обход, но начался.
– Арде, – кивнул Трюэль и, спохватившись, добавил:
– То есть Жабий хвост! Ты куда?
– Поднимусь к Ликэ.
– Вы еще не простились? – участливо спросил Луи Трюэль.
– Я забыл сказать ей одну вещь. Встречаемся во дворе, – Сандер поставил было ногу на ступеньку, но передумал и повернулся к другу. – А ты не будешь прощаться с Беатой?
– Нет, – отрезал Луи, но Александра это не удовлетворило.
– Почему?
– Потому что мне не шестнадцать, потому что я ухожу на войну и вообще... Жабий хвост, ну чего пристал?!
– Пристал, потому что ты творишь глупости. Пойди к ней и все скажи!
– Я творю глупости? – Луи показалось, что он ослышался. – Кто бы говорил!
– Я тебе это говорю. Осел, который однажды угробил любовь из-за вбитой в голову чуши. Твой дед призывал учиться на чужих ошибках. Вот и учись!
– Ты соображаешь, кто я? Изгнанник и друг изгнанника, нам еще воевать и воевать, что я могу ей дать?!
– Счастье! – отрезал Сандер.
Ответить Луи не успел, Тагэре исчез. Луи постоял, словно продолжая безмолвный спор, сделал шаг в направлении лестницы, по которой поднимались к сестрам Ракаи, но отпрянул, словно наступив на змею, и пошел к себе. Впрочем, «к себе» это было слишком сильно сказано, комнаты, отведенные послу графа Лидды, были обставлены таянской мебелью, на стенах висело таянское оружие и Корбутские шкуры, а присутствие Луи было обозначено разве что содержимым нескольких вьюков, да и оно по большей части было подарено Лиддой и Лосем. Своего у графа Трюэля не было ничего, кроме меча, графской цепи да пары колец. Даже конь принадлежал пропавшему Рито.
Собирать арцийцу было нечего, терять тоже... Луи посмотрел, как играют солнечные зайчики на медвежьих шкурах, подмигнул усатому дану с картины, лихо сносившему башку здоровенному гоблину со знаком Рогов на одежке, немного подумал и решил написать письмо Беате, но отчего-то вывел на листе бумаги:
«Дорогой Рорик! Мы с Александром уходим на войну, если нам удастся до осени разбить билланцев, весной Таяна и южные орки направят нам на помощь...»
Робкий стук в дверь отвлек графа от перечисления будущих союзников. Луи пригладил каштановые волосы и крикнул.
– Проше дана!
Это был не дан, а даненка! Беата! Девушка вошла довольно смело, но сразу же отчаянно покраснела. Руки она отчего-то прятала за спиной, а на лице застыла странная смесь решимости и смущения.
– Сигнора!
– Дан Луи, – девушка вдохнула поглубже, – дан Луи... Вы ж на войну идете, так я принесла...
Она принесла плащ, на котором красовался старательно вышитый герб Трюэлей, правда, совершенно непохожий на тот, что был выбит на фронтоне мунтского особняка. В Таяне были свои понятия о геральдике, здесь рысь была именно рысью, лис – лисом, меч – мечом. В интерпретации Беаты Лежащий Бык и Ветка Яблони превратились в очаровательную картинку, где могучий, освещенный солнцем рогач развалился под цветущими ветками. На самом деле на сигне Трюэлей были не цветы, а плоды, а бык лежал в позе, более напоминающей львиную, и был не рыжим, а коричневым, но какое это имело значение?!