– Я бы хотел узнать мнение нашего достойного собрата Иллариона, – подал голос кардинал Оргондский.
Илларион коснулся губами наперсного знака и спокойно сказал:
– Я не вижу ничего, что противоречило бы словам Его Высокопреосвященства. Без сомнения, порох взорвал упомянутый Габриэль, который долгие годы состоял на службе у Агнесы Саррижской. Этот прискорбный случай говорит о том, что нет такого зла, которое можно почитать избытым.
2871 год от В.И.
17-й день месяца Медведя.
Арция. Фей-Вэйя
Граф Мулан волновался, хоть и не подавал виду. В свое время ему очень нравилась синеглазая сестра, но она его оттолкнула. Более того, Анастазия предпочла пуститься в путь в одиночестве, отвергнув его помощь, хотя он никогда бы не решился поднять руку на любимицу бланкиссимы Агриппины. Мулан, как никто другой, понимал, у кого реальная власть над орденом, и как бы ни была хороша Анастазия, он не стал бы рисковать. А теперь недоступная красавица стала Предстоятельницей и хочет его видеть. Зачем?
Мулан всю жизнь хотел быть первым, но судьба играла против него. Для начала он не родился старшим сыном, потом ему не удалось жениться на дочке Жана Фарбье (последнее, впрочем, не беда, Фарбье проиграли, и что б он стал делать с честолюбивой коротконогой Анжеликой?). В ордене его дела сначала пошли хорошо, но потом эта история с письмом, из-за которой он оказался на обочине. Только-только ему удалось приблизиться к Генриетте и Дорже, как Предстоятельницей стала его врагиня. Неужели придется расстаться с орденом? Но куда он пойдет? Ему тридцать три, и он умеет только воевать. Даже не воевать, а сражаться в поединках и задирать других. Домой? Только не это! В Ифрану? Тоже не сахар…
– Вас ждут, дорогой брат, – молоденькая послушница, смущаясь, открыла дверь. Вот эта точно не ледышка, ну да сейчас не до нее… А Анастазия стала еще красивее. Неужели она всю жизнь будет мстить ему даже не за поступки, а за мысли?
– Садитесь, сигнор, – в мелодичном голосе Ее Иносенсии не было ни гнева, ни привета, только равнодушие. Она выждала, пока Мулан сядет, придержав ножны и расправив короткий белый плащ. – Что вы знаете об убийстве рыцарем Дорже герцога Тагэре?
Сказать, что она его удивила, значило ничего не сказать. Она не могла этого знать, но знает же! Говорить? Дорже не простит, да и показать, что ему известна тайна Паладина, нельзя. От всего отказаться? Но Анастазия, похоже, знает все и поймает его на лжи. Она жила у Тагэре, похоже, там ее любили. Скорее всего она сожалеет о герцоге. И Мулан рискнул.
– Ваша Иносенсия, я ничего не знаю и могу лишь догадываться.
– Догадки такого человека, как вы, равносильны доказательствам. Я слушаю.
– Ваша Иносенсия! – Неужели он нашел верный тон? – Я уверен, что Шарль Тагэре погиб, потому что против него использовали талисман, который… – Как же назвать покойную Предстоятельницу? – Который… сигнора Виргиния передала Дорже, назвав его своим Паладином.
– Что это за талисман? – Сола говорила по-прежнему спокойно. – Ее Иносенсия умерла слишком внезапно и многие тайны унесла с собой.
– Я не знаю точно. Говорят, только Ее Иносенсия может его надеть на шею избранному ею рыцарю, и при этом она должна быть в Рубинах Циалы…
– Об этом потом. Сперва я хочу услышать, как погиб Тагэре.
– Сначала я должен рассказать о том, что было раньше. Однажды, когда было очень жарко, сигнор Дорже расстегнул ворот рубахи, и я увидел там вместо Знака [119] или Звезды [120] белый камень размером с голубиное яйцо на цепочке из светлого металла. Думаю, что это не серебро и не сталь.
– Что вы еще знаете?
– Догадываюсь.
– Хорошо, догадываетесь.
– Я был рядом с сигнором Дорже.
– Кстати, как вы там оказались?
– Сигнор Дорже вызвал меня и велел отправляться с ним. Он ничего не объяснял, но перед этим он побывал у бланкиссимы Генриетты.
– И вы поехали?
– Да. Мы приехали утром и укрылись в лесу. На дороге еще никого не было. Потом подошли люди Лумэнов и встали так, что я понял, они кого-то ждут.
– Вы к ним не подъезжали?
– Нет, Ваша Иносенсия, мы прятались. Затем появились первые всадники Тагэре, рассказывать подробности?
– Не нужно. Только про герцога.
– Мы подождали, пока бой не превратился в бойню. Видит святая Циала, если б я был один, я бы… – Мулан запнулся, словно подбирая слова, впрочем, он действительно их подбирал. От того, угадает ли он, зависит все его будущее. – Ваша Иносенсия! – Голос графа обрел твердость. – Даже если б я был вынужден покинуть орден, я бы постарался пробиться на помощь Тагэре… Я подумал, что Дорже думает так же, потому что он велел прикрывать ему спину и сказал, что мы идем искать герцога. И мы пошли, рубя и Лумэнов и Тагэре, если они нам мешали. Тагэре не были легкой добычей. За одного они брали троих. Но, похоже, Агнеса была готова положить половину своих, лишь бы уничтожить герцога. Наверное, она была по-своему права…
– Вы отвлеклись, граф.
– Простите. Мы нашли его в самой гуще. Он дрался спина к спине с Раулем ре Фло, на них напирала целая толпа, но они могли сражаться и сражаться. Я не понимал, чего ждет Дорже, вчетвером мы могли бы попробовать пробиться. Потом я услышал трубу. Это был сигнал Тагэре. Рыцари во главе со стариком ре Фло прорывались на помощь герцогу. Тогда казалось, что они смогут… Я случайно взглянул на Дорже, у него было такое лицо, словно он или молится, или, простите меня, творит заклинание… И тут Тагэре пошатнулся и упал на одно колено, выронив меч. Его убили сразу. Дорже улыбнулся и сказал, что нам больше нечего здесь делать. Я шел за ним, как пьяный, и только потом понял, что меня тоже зацепила волшба…
– Вам ведь не понравилось, что сделал Дорже?
– Нет!
– Что ж, значит, если с Дорже что-то случится, вы жалеть не станете?
– Ваша Иносенсия…
– Я подумала, что из вас был бы куда лучший Белый Паладин, – заметила Ее Иносенсия, задумчиво коснувшись рубинового кольца.
2871 год от В.И.
24-й день месяца Влюбленных.
Арция. Мунт
Дверь наконец приоткрылась. Рыжая собака с длинными висячими ушами, пролежавшая на пороге целое утро, немедленно воспользовалась ситуацией, змеей скользнув мимо слуги с подносом, и с радостным повизгиваньем ткнулась мокрым носом в хозяйские колени. Анри Мальвани рассеянно погладил Сигнора. Пес в полном восторге перевернулся на спину, скорчив умильную физиономию, и маршал, засмеявшись, почесал любимцу пузо.