Нет, об этом она как раз не жалела. В ее жизни, собственно говоря, кроме этой любви, ничего не было, нет и не будет. Она жила ровно столько, сколько любила, но Агриппине об этом знать незачем.
– Почему вы меня отозвали? Или вы узнали позже?
– Я читала твои письма. Ты очень умно выгораживала Тагэре, но я знала о том, что происходит, не только от тебя, но и от брата. Ты лгала мне, хотя меня любила, и могла это делать только ради того, кого любишь еще сильнее. То есть герцога Шарля. Вы могли зайти слишком далеко…
– То есть дальше, чем нам позволили бы вы?
– Девочка моя, – вздохнула Агриппина. – Вы оба не принадлежали себе. Так уж вышло, что Шарль родился дважды Арроем, а в тебе есть, теперь я уже могу это признать, природная магическая Сила, сопоставимая с Силой героинь легенд. А времена вам достались страшные. Времена, которые предвещают возвращение Проклятого, восход Звезды Тьмы и, в конце концов, если Свет не победит Тьму, конец света и гибель всеобщую. Ты должна стать новой Циалой, как Шарль должен был явить собой нового Анхеля. Если бы вы остались вместе, для Благодатных земель вы были бы потеряны.
– Шарль погиб, – голос Солы прозвучал глухо, – погиб, и в этом виновата Генриетта.
– Так ты и это узнала? – Агриппина внимательно посмотрела на воспитанницу. – А я думала, ты никогда не повзрослеешь. Я так боялась, что смерть Шарля тебя убьет, но, к счастью, она тебя разбудила!
– Вы ведь мне солгали про заклятие.
– Солгала, – не стала спорить бланкиссима, – один раз ты должна была пройти через это, чтобы разбудить свою силу и стать восприимчивой к магии ордена. Ведь несмотря на твой природный дар, к циалианской магии у тебя было какое-то внутреннее отторжение, я это проверяла. Ты могла бы стать очень сильной печатной волшебницей, но мне…
– Вам, матушка?
– Мне – это значит Арции, потому что только я понимаю, что нас ждет, если не остановить Проклятого и его предтечу! Но для этого ты должна была познать Белую магию, об этом же говорил и твой сон, а ты ее отвергала. Я несколько раз пыталась тебе помочь, бесполезно. Только ты сама, причем оказавшись в отчаянном положении, могла прорвать свою странную самозащиту.
– И вы отправили меня к Тагэре.
– Да. Ты должна была все же познать немного запретной радости, а потом стать тем, кем должна. Так и вышло.
Да, радость она с Тагэре познала, такую, ради которой не жаль пожертвовать всеми мирами… Но радость эта обернулась адом по милости этой толстой, довольной собой женщины, которая продолжает что-то говорить.
– …хорошо, что ты оказала покровительство Филиппу Тагэре, он обещает быть сильным королем, хотя до отца ему далеко. Я смотрела его гороскоп, там есть два очень сомнительных аспекта и очень слабо стоит Ангеза. В сочетании с пораженным седьмым Домом это обещает властную жену, которая сможет разорвать кажущиеся незыблемыми связи. За ним придется присматривать. Конечно, я предпочла бы видеть на троне Шарля, а в Кантиске – тебя, но даже то, что мы имеем сейчас, дарит нашему миру надежду. Ты должна…
– Я никому и ничего не должна, – Анастазия говорила, словно диктовала, – никому и ничего, особенно вам. Потому что свой долг я оплатила. Только что.
Агриппина с испугом и недоумением взглянула на Солу. Огромные синие глаза были холодны как лед.
– Да, – Ее Иносенсия кивнула бывшей наставнице, – все правильно. Вы убили меня, а я убила вас. Сейчас вы умрете, но сначала скажете мне, что будет…
Соланж говорила еще что-то, но Агриппина перестала ее слышать, в ушах у циалианки звучала какая-то навязчивая мелодия, сердце то замирало, то начинало биться быстрыми неровными толчками. Она еще видела лицо Соланж, сквозь которое проступало другое, более прекрасное и жестокое, но черные волосы, на которых горела рубиновая диадема, остались прежними. Агриппина хотела что-то сказать, объяснить, предостеречь, но голос ей отказал, она видела лишь женщину в рубинах, а потом исчезла и она. Только стремительно оборачивающееся звездное небо и жуткая рыдающая мелодия, из которой постепенно стали проступать голоса, отдаленно похожие на человеческие…
Губы Агриппины шевельнулись, повторяя чужие слова. Сама она уже ничего не понимала, родной язык для нее значил не больше лопотания черных людей Сура. Собственно говоря, Агриппины уже и не было, хотя сердце еще билось, гоняя отравленную кровь по умирающему телу.
«Они уже в пути, – говорила Агриппина, глядя словно бы сквозь свою убийцу. – Они вновь собираются… Властелин, Брат и Дева… А вслед за ними придет или Спаситель, или Проклятый. Двое предали одного, но предаст ли один всех?»
…Сестра Цецилия услышала душераздирающий крик, донесшийся из апартаментов Ее Иносенсии. Вбежавшие сестры обнаружили смертельно бледную Предстоятельницу, застывшую рядом со сведенным в последней судороге телом Агриппины. Анастазия судорожно вцепилась в руки Цецилии, и из ее глаз хлынули слезы. Сквозь бессвязное бормотание и всхлипы прорывались отдельные слова, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что же произошло.
Анастазия угостила бланкиссиму фруктами, которые привезла ей Генриетта. Сама не ела, так как был канун дня святой Жаклин, а новая Предстоятельница уже давно дала обет перед праздниками не есть ничего, коме хлеба и воды. Агриппина же прельстилась винными ягодами… Все было хорошо, они написали уже половину письма, а потом толстуха вдруг с силой сбросила вазу со стола и упала в страшных судорогах… Она силилась что-то сказать, но Анастазия лишь поняла, что та зовет Генриетту…
Цецилия была не столь наивна, как Предстоятельница. Она сразу поняла, что возвращение фей-вэйской бланкиссимы было неслучайным. Генриетта вообразила, что, став членом малого конклава, она может протянуть руку к Рубинам Циалы, и стала действовать нагло и стремительно, как, впрочем, и всегда. Неожиданная смерть Ее Иносенсии, как раз тогда, когда Елена и Диана заняты Арцией, давала Генриетте беспроигрышный шанс. Она не рассчитала, что Анастазия вздумает угостить Агриппину и что та, догадавшись обо всем, назовет имя убийцы, даже умирая. Поручив дрожащую Предстоятельницу заботам вбежавших сестер, Цецилия бросилась к двери. Она ненавидела Генриетту долго и упорно, и вот наконец настал ее час! В сопровождении двух Белых рыцарей и стосковавшегося по любимой работе Скорбящего сестры направилась в апартаменты фей-вэйской бланкиссимы. Цецилия, недолго думая, решила сослаться на приказ Ее Иносенсии. Та еще не скоро придет в себя, а действовать надо незамедлительно. Убийца должна понести наказание, а… место Агриппины вполне подойдет бдительной и верной Цецилии, благо Анастазии нужна новая советчица. Эта дурочка царя небесного без посторонней помощи шагу не сделает. Именно такая Предстоятельница и нужна Цецилии. Да она волосу с головки Ее Иносенсии не даст упасть, пусть молится да прикладывает печать ордена к пергаментам, которые будет готовить Цецилия.
…Соланж сквозь прикрытые в притворном обмороке ресницы смотрела на застывшую в кресле наставницу и суетящихся рядом женщин. Жалости она не чувствовала, но и ненависти тоже. Просто мертвая старуха в монашеском балахоне. Когда-то она ей верила и любила ее, потом та предала ее и обманула. Теперь она наказана.