Странно, но Рене никак не мог отогнать от себя мысль, что эльф, раненный мушкетером, — нелепость. Крылатые всадники явились из какого-то странного мира, где нет места столь грубым вещам, как порох, пушки, мушкеты. Там сражаются утонченными заклинаниями и сверкающими мечами, там все исполнено глубочайшего смысла, девы прекрасны, воины доблестны и даже цветы пахнут сильнее и тоньше. Однако эти дивные существа пришли и помогли, оставив на Хомячьем поле пять или шесть десятков жизней. Когда Рене встретился с Детьми Звезд в Приграничье, он был очарован ими, сейчас же его одолевала совершенно неуместная грусть о навеки ушедшем.
Усилием воли адмирал вернулся к закончившемуся разговору. Теперь Рене знал, что говорить потрясенным людям, которые ждут объяснений. Феликс, к счастью, жив, вместе с ним и Иоахиммиусом они справятся. Но сначала он найдет Герику, потерявшуюся во всей этой круговерти. Найдет и скажет… Нет, лучше не загадывать! Только бы с ней ничего не случилось, ведь, когда обессиленный Олень удрал в свое логово, она стала обычной женщиной. Хоть бы брат Парамон не растерялся и позаботился о ней как следует…
Кстати, а как тут оказалась Герика? Капитану, который ее взял на борт, голову свернуть мало! Да и аббату тоже, хотя прошла же она в одиночку пол-Арции, почему бы и ей не пройти подземным ходом.
Великие Братья, сколько всего предстоит! Сколько же всего нужно сделать. В свое время адмирал понял, что победить в сражении — полдела, главное начинается после. Хотя о какой победе можно говорить, если Годой удрал, и еще каким-то немыслимым способом, но даже будь он мертв… Слишком часто те, кто выигрывал войну, проигрывали мир, тонули в навязанных выжидавшими, чья возьмет, договорами, увязали в нескончаемых переговорах с теми, кто называл себя союзниками, а на деле предпочитал таскать из огня каштаны чужими руками. Рене не сомневался, что в самые ближайшие дни ему предстоит разбираться с арцийским посольством, эмиссарами Килона, а когда вернется Шани, и с посланцами Эр-Атэва. Последних, впрочем, адмирал хотел бы видеть как можно скорее. Сама мысль о договоре между Рысью и Львом должна сделать арцийских нобилей нежными и ласковыми.
Жаль, что большинство эльфов уходит этой же ночью, крылатые всадники должны стать легендой, свидетельством Божьего Промысла, без этого не обойтись. Останутся разве что Эмзар с Клэром и Роман. Да уж, удружил он всем с этими гоблинами. Куда их теперь девать прикажете? Эльф — предводитель гоблинов! Рене, несмотря на всю свою усталость, которая, впрочем, начинала отступать — видимо, сказывалось эльфийское питье, — рассмеялся: чего только не бывает…
— Не вижу повода для смеха, — Жан-Флорентин был неумолим. — Впереди большая работа, нам нельзя расслабляться…
— Я не собираюсь расслабляться, дорогой, — заверил приятеля Рене, — просто я подумал о том, как все в этой войне перепуталось. Эльфы и гоблины, святой и Проклятый…
— Да, — с готовностью подхватил тему Жан-Флорентин, — на первый взгляд это вещи несовместные, но если посмотреть глубже…
Глубже Рене смотреть не стал, слушая в четверть уха убаюкивающее жабье бормотание, он шел, думая о своем, то сожалея о Мальвани, сын которого, похоже, останется калекой, если не произойдет чуда, чуда, на которое не способны даже эльфы, то прикидывая, куда и как поместить пленных гоблинов, чтобы они не мозолили глаза и чтобы фанатики не потребовали их немедленной казни. Интересно, Луи и Рыгор уже возле Мунта? Судя по всему, да… Надо будет им сообщить о разгроме Годоя. Думать о тарском господаре адмирал не мог, у каждого человека есть свои пределы. Годой — это завтра, а сегодня неотложное и Герика! Он, в конце концов, потребует у нее ответа. Почему она его все время избегает, чем он ее обидел и когда обидел: теперь или тогда, в Таяне…
Хомячье поле наконец осталось позади. Стемнело, легкий ветер разогнал пороховой дым и принес из дальней рощи запах цветущих акаций, акаций, которые будут цвести и тогда, когда никого из пришедших к излучине Канна не будет в живых. Акации, чье право цвести они отстояли…
А его, оказывается, ждали, хоть он, уходя с молчаливым Клэром, не сказал, ни куда идет, ни когда вернется. Вездесущий Зенек умудрился разыскать своего сигнора и привести ему нормальную лошадь.
Аррой кивнул Зенеку и вскочил в седло. Вороной, переступив с ноги на ногу, пошел размашистой иноходью. Зенек на своем буланом пристроился рядом.
— Надеюсь, клирики делают все, что нужно? — герцог в этом не сомневался, но уточнить всегда полезно.
— Так, проше дана, но схоронить всех будет тяжко… Сейчас шукаем своих, кто запропал. Дан Архипастырь всех своих погнал сюда, — Зенек одобрительно хихикнул, — сказал, что те «должны возрадоваться, ибо им предстоит богоугодное дело». Особливо те, хто с Годоем замиряться хотел… О как! Толстопузые с радости той аж зелеными стали… Побитых таскать — не поклоны бить…
— Браво, Его Святейшество, — хохотнул и адмирал, почему-то представив осанистого Тиверия, зажимающего нос платком и пробирающегося меж убитых лошадей, — надо будет туда же и фискалов наладить… Пусть гоблинов хоронят, авось прекратят ябеды писать.
— То не прекратят, проше дана. Скорше кошку отучить за мелкими тварюшками охотиться. Так и дана Герика порешила…
— Что Герика?
— А то, — Зенек был слишком молод, чтоб читать в чужих глазах, а потому продолжал совершенно спокойно: — То она поехала себе. Велела кланяться вам и всем. Казала, что теперь она не нужна, а з-за нее только хлопот много будет. Опять же и синяки, и наследство всякое…
— Когда уехала? Куда?
— Не знаю, проше дана, — до Зенека наконец дошло, что с герцогом что-то не так… — Дорога та, что с Малахитовых ворот… А уехала, еще светло было. Она хотела вас найти, а вы как раз до эльфов пошли. Сказала только, что то — судьба и что так, выходит, и нужно.
Рене уже не слушал. Он дал шпоры коню, тот ответил обиженным ржанием, но тут же честно перешел в галоп. Ветер донес слова адмирала — он велел Зенеку возвращаться в город.
Слишком долго мы были затеряны в безднах,
Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,
Нас крутили и били в объятьях железных
И бросали на скалы, где пряталась скорбь.
Но теперь, словно белые кони от битвы,
Улетают клочки грозовых облаков,
Если хочешь, мы выйдем для общей молитвы
На хрустящий песок золотых островов.
Н. Гумилев
2230 год от В.И.
Ночь с 1-го на 2-й день месяца Лебедя.
Таяна. Высокий Замок
Было жарко и душно. Слишком жарко и душно, чтобы спокойно, безмятежно спать. Ланка и не спала. В последнее время ночи для нее стали пыткой, и молодая женщина ору за орой просиживала на окне, глядя, как пляшет в водах Рысьвы звездный свет, или бродила в сопровождении следующей в отдалении гоблинской охраны по стенам. Раньше, когда она проводила ночи с Урриком, вычерпанная его неиссякаемой страстью, она все же умудрялась засыпать до рассвета, но сейчас она не могла себе этого позволить, слишком много чужих и враждебных глаз следило за каждым ее шагом, а готовясь исполнить задуманное, она не могла рисковать. Бледные, Тиберий, тарскийцы и те из таянских нобилей, кто частью из трусости, частью из жадности связал себя с Михаем Годоем, должны были видеть в ней свою до мозга костей, повязанную с самозваным регентом не только кровью, но и постелью. Только в этом случае она сможет быстро и бескровно сдать Замок Рене, в чьей победе над Михаем она не сомневалась с того самого момента, как узнала, что Эстель Оскора выскользнула из рук ее супруга и оказалась в Эланде.