— Трое из твоих сигурантов и один, паршивец, мой. Да ты не думай, они под присмотром все, я тоже не веревкой штаны подвязываю…
— Но ведь их надо…
— А, ничего не надо, — махнул рукой Матей, — пока сидят тихо, чего их трогать? Прикончить или выгнать? Глупо, вместо них других пришлют, тех еще раскусить надо будет… А вот начали бы хвост поднимать, тут бы мы их на горячем со свидетелями и прихватили бы.
— Но чего они ко мне привязались? — пожал плечами Луи. — У Базилека же наследник есть…
— Правильно думаешь, — похвалил ветеран, — но все равно дурак. Из Валлиного сынка такой же наследник, как из жабы конь. А через баб корона не передается, чай не дурная болезнь. Так что помри Базилек, по всем законам, и церковным и императорским, наследником становишься ты, народишко тебя любит, армия тоже… И отца твоего, между прочим, еще не позабыли.
— Да не собирался я императором становиться!
— И дурак, — припечатал Матей. — Надо было не юбки девкам задирать, а думать, до чего Бернар империю довел. Еще немного, и все в тартарары полетит. А кроме сына Эллари, дать этому козлу пинка некому… Вернее, есть кому, но без смуты тогда не обойтись, а старуха-Арция и так на ладан дышит. Другое дело — ты, а если еще и Архипастырь пособит! А он пособит, я Феликса еще по Авире помню. Смелый и верный! Такие не меняются… Не повезло тогда бедняге, мы тогда все о нем жалели, а вон вишь, как дело повернулось.
— Так, выходит, ты с самого начала…
— Да, выходит! И не я один. Только вот, похоже, на нас беда похлеще Бернара свалилась. Ох, не нравится мне эта секта!
— Секта?
— А что ж еще? Сам посуди. Душегубствуют, но не грабят. Почти. Два иглеция осквернили, ритуалы какие-то мерзкие… Надо же, додумались девчонок насиловать да рожищами этими распинать. Опять же живыми не сдаются. Тех двоих мы совсем было в угол загнали, и ты того патлатого здорово прихватил, да и другие тоже… Хоть и не хотелось пленных брать, а надо было. Так ведь не смогли. Гады эти с собой кончили, и рожи у них при этом были, ты сам видел… Не боятся они смерти, вот что скверно! Да и сельчане, кто живой остался, ничего не помнят. Наваждение какое-то на них нашло, навроде дурного сна. Нет, секта и есть, — знать бы еще, какой пакости они молятся.
— А не все равно?
— Ой, не скажи… Церковь, она, конечно, штука тухлая и много не того наделала. Про Феликса я не говорю, он к ним с горя подался… Но клирики наши распрекрасные не зря кое о чем даже говорить запрещают. Вроде придурь, а смысл-то в ней есть. Твой отец вот перед Авирой начал над Смертью шутить, выпить с ним после боя предложил, за него выйти, вот и дошутился… Нет, если что сдуру позовешь, оно и придет. А эти точно какую-то тварь из Преисподней кличут. Короче, вернутся наши, и начнем охоту. Пока я последнюю сволочь своими руками не придушу, а предпоследнюю в дюз не упечем, других дел не будет.
— А чего ж те тогда ускакали, раз они смерти не боятся.
— А вот это всего хуже, что удрали. Главный-то ихний, глаз даю, ушел. Он-то наверняка помирать в ближайшее время не собирается, может, даже наоборот, чужие жизни жрет и с того жиреет. А вернее всего, тут и вовсе хвост прополз, а голова змеиная совсем в другом месте. Хотел бы я ошибаться, но они кого-то предупредить решили. Да… А кони-то у них хоть сейчас в императорскую конюшню…
Луи согласно кивнул. В его голове с трудом укладывалось услышанное, поэтому он зацепился за последние слова, внушающие надежду на какую-то определенность. А корона и все прочее подождет. И очень хорошо, что Матей оказался другом, хоть и интриганом, Луи любил ветерана с детства, и даже его ненависть к старику во многом выросла из обиды. Человек, который так тебя знает, — и подумал, что он, Луи, насильник и лгун! Теперь все стало на свои места — принц поправил шляпу и нарочито внимательно стал смотреть вдаль, старательно сдерживая свои губы, готовые растянуться в дурацкой детской улыбке! Впрочем, его усилия не пропали даром — он первым увидел возвращающихся галопом всадников, которых отчего-то стало меньше.
— В засаде они половину оставили, что ли? — проворчал Матей, но в голосе его не было особой уверенности…
Но дело оказалось в другом. Аюдант графа Матея был истым уроженцем северо-запада и уложил все увиденное и собственные выводы в три слова:
— Монсигнор, это война!
Преследователи оказались в положении собаки, гнавшей кошку и нарвавшейся на быка. Впрочем, Винсен, возглавлявший погоню, не растерялся и, умело уведя своих людей от преследования, отправил самых толковых хорошенько рассмотреть незваных гостей. Пока же было очевидным одно — в Арцию вторглась немалая армия, и таинственные убийцы связаны с этим самым непосредственным образом.
2229 год от В.И.
25-й день месяца Агнца.
Нижняя Арция
Фредерик Койла придирчиво рассматривал свое отражение в переносном зеркале. Нет. Пожалуй, не стоило ему вчера столько пить. Михай Годой, конечно, радушнейший из хозяев, но язык дается дипломату, чтобы скрывать свои мысли, а не для того, чтоб произносить пустые тосты. И вот результат — третья ора пополудни, а он едва встал… Лицо опухшее, глаза мутные, руки трясутся… А ведь ему уже за тридцать и, если он хочет по-прежнему радовать мунтских красавиц своей внешностью и темпераментом, нужно себя поберечь. Граф покачал головой — и что это вчера на него нашло, ведь он почти не пьет, а тут опрокидывал кубок за кубком, да еще и местных нобилей заставлял пить.
Неприятно будет, если они расскажут о его вчерашнем «подвиге» обретающемуся тут же племянничку императора. Ведь именно он, Фредерик Койла, одним из первых поддержал Бернара, потребовавшего высылки Луи из-за его постоянных пьяных похождений, завершившихся попыткой изнасиловать собственную кузину. В последнее Койла, впрочем, не верил — Марина-Митта сама могла кого хочешь изнасиловать, но вот использовать ее, чтобы удалить из столицы человека, хоть и неплохого, но самим фактом своего существования мешающего Бернару, а значит, и тем, кто связал с ним свою судьбу, было весьма разумно. И все равно граф не хотел, чтобы Луи узнал о его, Фредерика, пьянстве. Надо будет тактично переговорить об этом с вчерашними гостями, если те еще не уехали, хотя вряд ли они смогли это сделать, так как тоже пали жертвой тарскийского гостеприимства.
Граф вздохнул, еще раз расправил и без того безукоризненно лежащие манжеты, подумал, достал баночку с атэвскими румянами, тронул заячьей лапкой бледные щеки и раздвинул полог палатки. Лагерь оживленно гудел. Люди и гоблины сновали в разные стороны, ржали лошади, раздавались резкие свистки горских начальников и хриплые голоса тарскийцев. Фредерик Койла без труда нашел своих вчерашних сотрапезников. Те только что проснулись и, морщась, приступили к обычному в подобных случаях лечению. К глубокому облегчению столичного гостя, провинциалы отнюдь не сочли его вчерашнее поведение чем-то из ряда вон выходящим, скорее уж они были удивлены умеренностью графа.
Койле предложили какую-то настойку, которую в здешних краях пьют на второй день празднества. Он согласился. День летел незаметно в обсуждении столичных новостей и местных сплетен, причем Фредерик с мстительным удовлетворением узнал, что Луи по-прежнему находится под присмотром старого Матея, которого ненавидит всеми фибрами своей души.