Когда императорское семейство пускалось в бега, враг был в однодневном переходе от Мунта и сдерживать его было некому…
2229 год от В.И.
12-й день месяца Медведя.
Эр-Атэв, Эр-Иссар
Издали донесся заунывный, протяжный клич, похожий на закатный вой шакала в степи. Глашатай Истины возвещал адептам пророка Баадука, [93] что пришел час полуденной молитвы. Все мужчины, достигшие четырнадцати лет, преклоняли колени там, где их настигал зов. Базарные площади, заселенные ремесленниками кривые улочки, сады вельмож и лачуги нищих — все превратилось в один гигантский, накрытый синим небесным куполом храм, в котором последователи истинной веры славили Всеотца и его пророка. Во всем Эр-Иссаре был только один человек (женщины, рабы, евнухи и иноземцы в счет не шли, у женщин, как известно, души нет, а прочие и так будут прислуживать на том свете тем, кого осенил свет Баадука), не считавший нужным напомнить о себе владыке Неба. Он мог себе это позволить, так как по эту сторону пролива не было никого, не склонившегося пред величием Майхуба сына Джуббы сына Адара.
Калиф досадливо наморщил соболиные брови — вопли глашатаев мешали сосредоточиться на том важном, что не давало ему покоя третий день. Майхуб соскользнул с низкого дивана и самолично захлопнул выходящее в глубокую лоджию окно. На первый взгляд владыка атэвов казался изнеженным и манерным, но под шелком скрывалась сталь. Не наделенный богатырским ростом и могучим сложением, как его отец и дед, он унаследовал от них ловкость и беспощадность дикой кошки и выносливость верблюда. Майхуб был четвертым сыном Джуббы, но атэвы не чтили первородства, подобно живущим за проливом презренным хансирам. [94] Главой рода должен стать сильнейший. Хараш был сильнее Майхуба, Джамал злее, Низар красивее и хитрее, а Фарид превосходил всех ученостью. Но саблю отца и седло калифа получил Майхуб.
Трое старших братьев властелина нынче вкушали вечное блаженство в объятиях райских дев, а книгочей Фарид, навеки утратив необходимость в девах, предавался излюбленному занятию в угловой башне мозаичного дворца. Царедворцы, внимательно наблюдавшие за схваткой наследников — голова у человека лишь одна, и склонить ее надо вовремя и перед тем, кем нужно, — не сговариваясь, предрекли четвертому сыну Джуббы великое царствование. И не ошиблись. Саблей и золотом он уже четырнадцать лет держал в руках весь север великого Сура. [95]
Придворные не раз уговаривали владыку перейти через пролив, но Майхубу не была нужна Арция. Когда-нибудь небесно-синие знамена Атэва накроют весь мир, но это будет нескоро. Ему не увидеть. Пока же с хансирами лучше торговать, а не воевать. Они еще сильны. Майхуб хорошо помнил битву при Авире, так удачно проигранную его отважным братом. Хараш возжелал накормить коней виноградом арцийских долин и пополнить свой гарем светловолосыми девственницами, но кто уходит за шерстью, рискует вернуться стриженым… Майхуб не был склонен повторять чужие ошибки — можно и нужно брать в плен хансирские суда и тайком покупать красивых девушек и мальчиков, но воевать?
Другое дело эландцы, эти морские псы были достойными соперниками атэвских корсаров. Половина того, что добывали атэвы на море, попадало не на юг, а на север. Но Эланд был далеко, и разгромить это драконье гнездо Майхуб не мог, а быть смешным, проклиная северных разбойников, не желал. По молчаливому уговору эландцы и атэвы рвали друг друга на куски тихо. Каждый, выходя в море, понимал, что может не вернуться. Правда, эландцы были милосерднее — пленных атэвов они сразу же убивали.
Глашатай замолк, и калиф небрежным движением ударил в небольшой гонг. Обитая позолоченной медью дверь распахнулась, и перед владыкой простерся ниц дежурный евнух. Если приказание, отданное Майхубом, его и удивило, он не показал виду, а, облобызав пол, по которому ступали синие сапоги владыки, пятясь вышел.
Калиф потянулся было к кальяну, но передумал и, откинувшись на спину, прикрыл глаза. Он не был до конца уверен в том, что поступает верно, но лучше жалеть о содеянном, нежели о том, что не сделано. Беспокойство песчаной гадюкой вползло в сердце владыки атэвов после разговора с толстым ростовщиком, поспешно сменившим мунтские каштаны на мимозы Эр-Иссара. Калиф знал о происходящем в его городе все, и появление Ле Пуара со чада и домочадцы для него не прошло незамеченным. Владыка удостоил беглеца личной беседой, милостиво приняв дары, стоившие не менее трех кораблей, и узнал немало интересного про тарскийского господаря.
Если б речь шла о войне между хансирами, Майхуб одобрил бы победителя, так как сильный всегда прав, даже если его сила изливается на слабых потоками огня. Скорее всего атэвы бы присоединились к пиру победителя, порезвившись на юге убиваемой Арции, а затем убрались бы за пролив. Но Михай Годой не был обычным завоевателем, за ним стояли какие-то странные силы, которые могли не насытиться кровью империи, калиф же не рассчитывал, что Баадук защитит своих последователей. Позволил же пророк пять сотен лет назад упасть на Эр-Атэв железной звезде, уничтожившей старую столицу, да и шествие морового поветрия, случившееся в год Черной Коровы, Майхуб остановил не молитвами, а огнем, в котором сгорела зараза вместе с еще живыми зараженными.
Нет, ни на Баадука, ни на самого Творца надежды не было, и калиф решил действовать не дожидаясь, когда беда осадит коня у ворот Эр-Иссара.
Дверь открылась, и давешний евнух распростерся на полу:
— Он здесь, о Лев Атэва!
— Веди.
— Но, владыка владык, этот презренный грязен и смраден, как стадо свиней, и опасен, как бешеный буйвол.
— Хватит, Юкмед, — брови повелителя на волос сдвинулись к переносице, этого было достаточно, чтобы евнух пятясь вышел и спустя мгновение в зал вступили два могучих воина в белом. Между ними на двух цепях шел высокий светловолосый человек в короткой тунике, перепачканной в смоле.
— Оставьте нас, — махнул рукой калиф.
Воины переглянулись, но ослушаться не осмелились и бесшумно удалились. Закованный молчал, глядя очень светлыми серыми глазами на развалившегося на подушках владыку атэвов.
— Ты дерзок, это хорошо, — рука с остро отточенными ногтями отсчитала несколько бусин на четках из черного янтаря, — ты был капитаном эландского корабля?
— Я маринер и умру маринером, — пленник с вызовом вскинул голову.
— Как тебя зовут, хансир? — Эландец вызывающе молчал, но Майхуба это, казалось, забавляло. — Я мог бы тебя бросить собакам или снять с тебя кожу, хансир, — калиф отложил еще две бусины, — но я поступлю по-другому. Я отпущу тебя и всех эландских рабов, еще не забывших имя отца и песню матери. Я дам вам три корабля, чьи трюмы заполню вином, зерном и оружием, и ты отведешь эти корабли к дею Арраджу и передашь ему письмо.