Когда она вырастет, она пойдет в монастырь к бланкиссиме и будет молиться, чтобы искупить грехи родителей и братьев. Особенно Рито. Мама им очень недовольна, он не хочет молиться, а бланкиссиму просто ненавидит. Рито очень смелый и добрый. Он ничего не боится, но он грешник. Она не хочет, чтобы после смерти его закопали по шею в горячий песок в шаге от ручья, или чтоб его тысячу тысяч лет жалили пчелы, а только молитва безгрешной родной крови может искупить его грехи.
Ой! Что это там, в углу? Даро вскочила, забыв, что должна стоять на коленях и повторять молитву святой Циале. Там, в дальнем углу, кто-то был. Педро! Но ведь она ему ничего плохого не сделала!
– Даро! Тише ты! – Раздавшийся шепот показался ей прекрасней голосов божьих вестников, про которых так много говорила мама.
– Рито!
– Нет, дохлый Педро! Проклятая капустница! И чего она к тебе привязалась, ты всю эту дребедень талдычишь не хуже других.
– Я должна знать лучше, иначе из-за меня грех падет на всю Мирию.
– Бред какой! Убить эту камбалу мало. Я тебе тут кое-что принес. Ну и темнота тут, их бы сюда! Погоди!
Вспыхнувший огонек свечи выхватил из темноты толстенные балки, заколоченное круглое окно, пол, на котором поблескивала рассыпанная каменная крошка.
– Проклятый! – Державший свечу высокий юноша лет шестнадцати, чем-то похожий на изображение святого Эрасти, скрипнул зубами. – Они что, совсем сбесились!
– Рито! – Девочка, в которой уже угадывалась будущая красавица, с ужасом уставилась на брата: – Не говори так! Это грех!
– Грех – это то, что с тобой творят. Я скажу отцу!
– Нет, – она вцепилась ему в руку, – обещай, что не будешь! Ну, Рито! Пожалуйста! Уходи! Они сейчас придут... Они...
– Никуда они не придут, – юноша опустился на корточки и притянул сестренку к себе. – Прошло пол-оры, а тебя заперли на две. Так что кончай трястись, крольчонок. Поешь лучше. Они тебя еще и без ужина оставят.
– Оставят, – грустно подтвердила девочка. – Это мне наказание за нерадение.
– Если тебя за что и нужно наказать, – прошипел Рито, – то это за глупость. А ну ешь давай!
– Но ты отцу не расскажешь? Не расскажешь?
– Слово Кэрна, хотя следовало бы. Жуй!
– Шпашибо! Ой! Мои любимые! Откуда? И, – Даро в ужасе воззрилась на Рито, – как ты сюда залез? Тебя не видели?
– Ты молчи и ешь. Меня если кто и видел, то голуби или кошки. Залез я через крышу. Ужин тебе собрала Кончита. Она эту бледную немочь любит не больше меня.
– Рито!
– Дарита! Я не буду ничего говорить отцу, но если бланкиссима с матерью не уймутся, я за себя не отвечаю.
2879 год от В.И.
24-й день месяца Лебедя.
Тагэре
Олень склонил к неестественно голубой воде увенчанную золотыми рогами голову, по водной глади скользила чета лебедей с изогнутыми шеями, а с высокой башни дама в розовом смотрела вслед рыцарю на белом коне...
– Матушка!
Эстела подняла голову от вышивания:
– Да, Филипп.
– Я беру с собой Александра.
– Что ж, я не возражаю...
– Мы едем завтра.
– Хорошо. Завтра, так завтра.
– С тобой остается Жоффруа.
– Мне было бы спокойнее, если б он был с тобой.
– Александр мне будет лучшим помощником, матушка. Да и боец он отличный. Даже мне с ним трудно.
– Сын, – голос Эстелы был абсолютно безмятежным, – а с Муланом ты бы справился?
– Не знаю, – Филипп на мгновенье задумался, – может быть, и нет. Мулан мне цену знал, со мной он не стал бы играть. Александра он в расчет не принял, за что и поплатился. А братишка хорош! Они же с Дени каждую ночь до седьмого пота тренировались, и никому ни словечка! Вот характерец! Мы все виноваты перед ним...
– Виноваты? – Эстела посмотрела в ясные глаза старшего сына. – Возможно, и виноваты. Как Элеонора?
– Она с матерью и сестрами...
– Да, у нее много родственников, я бы даже сказала, слишком много.
– Мы уже говорили об этом, матушка. Ну, ничего, я ее догоню. Со мной будет Сандер, а к осени я заберу в Мунт Жоффруа. Надеюсь, вы тоже приедете.
– Я бы этого не хотела. Общество Вилльо приятным мне не кажется. Кстати, Рауль со мной согласен.
– Да, кузен все еще злится. Он рассчитывал на меня, а я вот взял и влюбился, – Филипп улыбнулся своей знаменитой, чарующей улыбкой, перед которой ни одна женщина от десяти до восьмидесяти лет не могла устоять.
– Короли дорого платят за любовь, – Эстела отложила шитье, – но дороже всех за королевскую любовь платят их подданные.
– Я не Пьер Лумэн, матушка, – засмеялся Филипп, – и мне вовсе не нравилась моя кузина, к тому же Изо еще совсем ребенок.
– Зато Элеонора старше тебя на пять лет. Ты на троне без году неделя, а сделал то, на что не отважился бы сам Анхель!
– Матушка, мы же договорились...
– Я не оспариваю достоинств твоей жены. Если единственным способом затащить ее в постель оказалась женитьба, то Элеонора Гризье, без сомнения, самая добродетельная дама из тех, которых я знаю. Но жениться на вдове сторонника Лумэнов, без гроша в кармане, но с двумя детьми и ордой родственников, нарушить негласные обязательства перед Раулем... – герцогиня поколебалась и добавила: – мой старший племянник совсем из другого теста, чем мой покойный брат. Тому были нужны Шарль и Справедливость, а этот живет для себя. Если ты перестанешь его устраивать, он подыщет другого короля, для него невозможного мало...
– Я уже взрослый.
– Я знаю, Филипп, – вдовствующая герцогиня вновь склонилась к пяльцам.
2879 год от В.И.
24-й день месяца Лебедя.
Фей-Вэйа
Изящная женская рука дернула за витой серебристый шнур, и дверь распахнулась. Тоненькая фигурка в белом склонилась в поклоне.
– Ваша Иносенсия!
– Человек из Эльты прибыл?
– Только что, Ваша Иносенсия.
– Пусть войдет.
Вошедший, толстяк с добродушным, незапоминающимся лицом, кряхтя, преклонил колено.
– Встань, Гуго, эти упражнения не для твоего живота.
– Благодарю Ее Иносенсию.
– Рассказывай. То, что Мулан мертв, я знаю. Как он погиб?
– Я был при этом. Все было очень просто. Он затеял ссору с младшими Тагэре. Жоффруа и Эдвар смолчали, Александр – нет.
– Горбун? Очень интересно. Что он сделал?
– С позволения Ее Иносенсии, он выплеснул в лицо Мулану стакан красного вина.