Племянник вздрогнул, обернувшись на звук стукнувшей двери, и в его глазах застыла неуверенность. Он слишком медленно поднялся, а затем чересчур быстро опустился на одно колено.
– Приветствую Его Величество.
– Встань, Филипп. – Проклятый, неужели он и его потерял! – Нам нужно поговорить. Во-первых, не называй меня Ваше Величество. Разве что на церемониях, где без этого не обойтись. А во-вторых, я хочу, чтобы ты знал: я не искал короны, и если б твой отец был со мной откровенен, если бы все не свалилось как снег на голову, я бы нашел выход...
– Дядя Сандер, – Филипп подскочил и бросился к нему с сияющим лицом, – дядя Сандер, как я рад, что я тебя не потерял! Не отправляй меня в Аганн, ну, пожалуйста!
– Если ты не хочешь...
– Не хочу! Я хочу быть с тобой. И Алек тоже... А кто мы с ним теперь? Бастарды, да?
– Вы сыновья короля, Филипп, и мои племянники. А титулы... Пока ты будешь графом Рунским, а Александр виконтом Ланже. Лет через десять, если сможешь и захочешь, ты станешь протектором Севера и герцогом...
– Как ты?
– Да, как я... Я бы хотел остаться герцогом Эстре, но судьба распорядилась иначе.
– Все правильно, – бывший принц застенчиво улыбнулся, – дядя, я тут много думал. Для Арции лучше, что королем станешь ты, а не я. Тебя все любят, а мою матушку, графа Реви и старших братьев – нет. Король – первый рыцарь королевства, а в Арции первый рыцарь – ты. Ты не проиграл ни одной битвы, у тебя много друзей, тебя даже конь сразу полюбил. А я... я хочу быть тебе нужным. Помнишь, когда ты нас догнал? Я тогда думал, что стану королем, и я обещал тебя слушаться... А теперь ты все можешь делать сам, это ведь удобнее. Ты все равно сделаешь лучше, чем я, чем вообще все.
– Спасибо, Филипп. Я постараюсь быть достойным королем, но неужели ты совсем не огорчился?
– Огорчился. Когда понял, что многие любили не меня и Алека, а принцев, – вздохнул мальчик, – и народ... Мы не сделали ему ничего плохого, а они стояли и кричали про нас и маму, пока их не разогнали стражники.
– Это не народ, Филипп. Это уроды и дураки, они всегда были, есть и будут. Покричать на улицах, посмеяться над проигравшими, полебезить перед победителями, это по ним. Сегодня любят, завтра ненавидят и всегда пьют. Не думай о них, это пена. А народ у нас хороший, но я тебя понимаю. Я, когда твой отец взял меня в Мунт, тоже боялся, что надо мной будут смеяться.
– Над тобой?
– Конечно. Я – горбун, куда денешься, а такие вот горлопаны, они всегда по больному бьют. Наотмашь.
– Я не слышал, чтоб над тобой смеялись, разве что мама...
– Да, она меня не любит, но я о другом. У каждого есть больное место, но нельзя превращаться в придаток к своей боли. Быть графом Рунским не так уж и плохо, докажи всем, что ты Тагэре, а не Вилльо, и все будет в порядке. Мунт тебя примет и полюбит.
– Я понял, дядя Сандер. Я докажу.
2892 год от В.И.
1-й день месяца Собаки.
Арция. Фей-Вэйя
О смерти Ореста Анастазия узнала из первых рук. Бекко во всех подробностях рассказал ей и о поднятом антонианцами бунте, и о трусости Марка и эркарда Лиарэ, и о появившихся неизвестно откуда тиграх, но больше всего Ее Иносенсию заинтересовал человек, сломавший всесильного кардинала. Она не сомневалась, что в игру вступил очень сильный маг, но кто он и откуда, и какое ему дело до Оргондской герцогини? Хотя жена Марка тут, возможно, и ни при чем, и седому нужно было покончить с Орестом и показать свою мощь всем остальным. Что ж, это у него получилось. Кто же теперь станет Предстоятелем? По всему выходит, что Илларион. Вот вам и ответ. Марта Оргондская была лишь приманкой, поводом, чтобы избавиться от старшего соперника, не вызвав подозрений. За необычностью происшедшего скрывался тонкий расчет: кто заподозрит арцийского епископа, когда все будут гадать, откуда взялся таинственный колдун с тиграми...
Когда-то очень давно, когда Соланж была совсем ребенком, кто-то прикончил чуть ли не полсотни бывалых убийц и бежал к хаонгской границе, Агриппина сочла это столь важным, что записала в своей желтой книге. Примерно тогда и началось восхождение Иллариона, а тигры, которых в старину и вовсе называли хаонгскими львами... Да, похоже, все стало на свои места. Неизвестно, является ли магом сам Илларион, но он связан с хаонгскими колдунами. Скоро он взлетит на самый верх, в ордене у него нет соперников, как нет соперников у антонианцев среди орденов. Кроме циалианок... Теперь придется решать, вступать с ними в схватку или до поры до времени договориться. Если их цели совпадают, это вполне возможно.
Размышления Анастазии прервал стук в дверь. Так и есть, Цецилия. В маленьких глазках горит новость, которую старая дура отчего-то почитает важной. Придется послушать...
– Что случилось, сестра?
– Ее Иносенсия извинит мою навязчивость. Сигнор Бекко рассказал нам о смерти Его Высокопреосвященства Ореста.
– Я в этом не сомневалась. И что же?
– Ее Иносенсия должна знать, что Его Высокопреосвященство убил тот самый колдун, который приходил в обитель...
– Ты уверена? – Анастазии казалось, что ее уже ничто не потрясет, но она ошибалась.
– О! Клянусь... Седые волосы, голубые глаза, черная цепь с зелеными камнями, но тогда он был верхом на огромном черном коне, и....
Дальше Предстоятельница не слушала. Кто бы ни был этот седой, это не Шарль Тагэре! Она свободна от него, герцог мертв, мертв, мертв!!! Святая Циала, как же она была глупа! Она спутала свой сон с действительностью, ей и в голову не приходило, что странный гость, оставивший огненный отпечаток на троне Циалы, не ее бывший любовник. Она никогда не спрашивала о его внешности, потому что боялась себя выдать, а это был не он. Значит, нет никакого запрета, слова Шарля оказались лишь сном, и она вольна в своих действиях. Хаонгский колдун и Илларион, конечно, сильные враги, но с ними можно бороться. Потеряны тринадцать лет, но она нагонит.
2892 год от В.И.
1-й день месяца Собаки.
Арция. Мунт
Город спал, подставив бока принесенному северо-западным ветром дождю. Холодные капли барабанили по крышам и подоконникам, сливались в струи и струйки, рычавшие в водосточных трубах. Мостовые превратились в мелкие быстрые реки и речонки, а во дворах и на площадях образовались лужи, и некоторые из них явно мнили себя озерами.
Александр Тагэре стоял у открытого окна, слушая шум дождя. Днем из этих покоев можно было увидеть башню ратуши, Духов Замок, мерцающую ленту Льюферы, заросшую вековыми каштанами Вдовью гору, но сейчас все затопила осенняя мокрая тьма, непроглядная и тревожная, как будущее. Сандер вздохнул и по старой юношеской привычке уселся на подоконник, привалившись к стене. Он сам выбрал себе эти комнаты в башне Анхеля, потому что когда-то их занимал отец. Он тоже привык смотреть вниз с высоты стен горных замков и не любил столичную суету и роскошь. Филипп отделал себе покои на втором этаже, но Александр не мог заставить себя там остаться, слишком многое напоминало и о брате, и об Элле. Ему до сих пор видятся выброшенные на ковер во время объяснения с Филиппом багровые астры и сережка Эжени в смятой постели, у изголовья которой валяется пустой винный кувшин...