Зато я великолепно помнила кошмары, вернее не сами кошмары, а то тягостное ощущение, которое они, кем-то отогнанные, оставили в моей плохонькой памяти. Я попыталась сосредоточиться на чем-то конкретном и не смогла. Спать больше не хотелось, а лежать, смотреть на луну и пытаться вспомнить то, не знаю что, было выше моих сил. Короче, я решила встать и для начала добраться до лампы и подкрутить фитиль, чтобы стало светлее. Я готовилась к этому подвигу так, как будто собиралась переплыть море. Ноги меня держали плохо, как только я встала, меня повело в сторону, со всех сторон наплыла какая-то муть, но я удержалась на ногах Голова потихонечку переставала кружиться, и я, держась за спинку кровати, сделала первый шаг. Второй дался легче. Теперь предстояло отпустить деревянную спинку и попробовать перейти комнату. Это мне удалось не сразу — я грохнулась на четвереньки, но это, как ни странно, меня развеселило — я представила себя со стороны — раскорякой, на полу, в чужом доме — и засмеялась. Немного посидела посредине комнаты и предприняла новую попытку встать и пойти; похоже, мое тело пришло к выводу, что с такой упрямой бабой лучше не спорить, и честно донесло меня до старого кресла, стоящего перед столиком, на котором горела лампа и лежала всякая всячина.
Какое-то время я тупо смотрела на стену, пережидая, когда перестанет колотиться сердце, а затем занялась содержимым стола. Первое, на что я обратила внимание, был графин с какой-то темной жидкостью, в которой я без труда узнала настойку из зеленых орехов. Решение пришло незамедлительно — для того, чтобы почувствовать себя человеком, мне просто необходимо было выпить. Этот чудесный напиток немного разогнал окружавшую меня муть, и, хоть я по-прежнему не могла выжать из себя даже слезинки, я ощутила некое нездоровое любопытство к тому, что со мной тут сотворили. Разумеется, они сейчас все сидели внизу — Лупе, Симон, красавец Роман… Интересно, где Преданный? Почему его от меня прячут? Надо бы спустится к ним и поговорить…
Тут, впрочем, меня осенило, что не стоит ночью пугать людей и для начала надо привести себя в порядок. Я привычно подняла руку к голове и нащупала какие-то обрезки — моих кос (а я совершенно твердо помнила, что они у меня были) не было и в помине. Я провела рукой по лицу — нет, вроде других изменений не произошло. Наверное, волосы обрезали, когда я валялась без сознания, ну и прах с ними. Мне было нужно зеркало. Если я действительно была королевой, как мне услужливо подсказывала память, то я точно бы отдала полкоролевства за зеркало и расческу…
2228 год от В. И. Вечер 13-го дня месяца Зеркала. Эланд.
Крепость в Бухте Зуйка.
Рене-Аларик-и-Рьего герцог Аррой внимательно читал сидуллу [103] Архипастыря. О решении Конклава адмирал и так знал, однако сообщить об этом другим не мог — слишком уж странным путем пришла добрая весть. Другое дело теперь.
Максимилиан мог быть доволен: его появление в сопровождении пяти дюжин воинов произвело должное впечатление как на гарнизон Идаконы, так и на соглядатаев Михая, буде такие оставались в Эланде. В последнем клирик не сомневался, именно поэтому (а также потому, что заранее знал содержание) он и прочел послание Архипастыря вслух прямо на плацу цитадели, сразу же после того, как благословил выскочивших из казарм идаконцев. Правда, боевой дух защитников крепости был высок и без церковного благословения. Эландцы не знали поражений на море, а войну на суше и вовсе никогда не вели — герцогство самой природой было надежно защищено от вторжения: болота, горы, непролазные дебри отрезали Эланд от Таяны, к тому же Таяна всегда считалась надежным союзником. На этом утверждении эдаконские Волинги строили и внешнюю политику, и военные приготовления. Эланду могли сколько угодно грозить Ортодоксы или морские силы империи, но Гнездо Альбатроса с моря защищал лучший флот Благодатных земель и прихотливая система островов и подводных скал, миновать которые без лоцмана был способен разве что безумец и везунчик вроде самого Рене.
Именно таким и был мятежный принц Руис, несколько столетий назад приведший в Идаконский залив арцийских изгнанников, смешавших затем свою кровь с местной. Конечно, захоти вольные маринеры уничтожить пришельцев, корабли принца очень быстро оказались бы на дне.
Нет, со стороны моря Эланду ничего не грозило, но Максимилиан прочитал достаточно книг по истории, политике и стратегии, чтобы понимать: взбесившаяся Таяна представляет серьезную угрозу. Если Михай заставит или убедит своих новых подданных выступить против Эланда, если к ним присоединятся горцы и нелюдь, которую предпочитают не называть собственным именем, тем более к ночи, то соберется армия, в несколько раз превосходящая возможности Эланда. Моряки на суше могут доблестно погибать, но вот победить превосходящего по численности противника, привыкшего драться на суше… Один маринер в ближнем бою стоил пяти, а сам Рене в одиночку справился чуть ли не с двумя дюжинами опытных убийц, но битва сильно отличается от поединка, здесь преимущество достается тем, кто действует более слаженно. Армии же, способной действовать на твердой земле, у Эланда никогда не было, она просто была не нужна. Предполагалось, что с суши Альбатроса защищает таянская Рысь. Эланд же, в свою очередь, стоит на страже побережья. Союз казался вечным, а распался за одно лето…
Максимилиан не торопил адмирала. Отец церкви понимал, что от их первого разговора зависит слишком многое. Если ему удастся стать для герцога Арроя тем, кем он хочет — другом, советчиком и соратником, то это не только укрепит позиции Церкви в строптивом Эланде, но и поможет им всем в борьбе с непонятным, но от этого не менее опасным врагом. Именно поэтому клирик гнал коней, передвигаясь со скоростью, более приличествующей гонцам, нежели важному лицу Церкви Единой и Единственной.
В Идакону они въехали ранним утром, но герцога в городе уже не было. Оставив измотанных дорогой приближенных и графа Гардани на попечение старейшины Совета Паладинов и наспех благословив жителей столицы, Максимилиан вместе с Зенеком и взявшимся их сопровождать Диманом бросился догонять Рене. Солнце стало клониться к закату, когда они настигли его в небольшой крепости, перекрывающей Малый Приморский тракт. Стража знала Димана и Зенека в лицо, и их сразу же пропустили.
Максимилиан не раз имел дело с коронованными особами, но в ожидании встречи с Арроем его сердце колотилось, как у мальчишки. Герцог, еще издали заприметив белобрысую шевелюру своего аюданта, быстро шел навстречу. Клирик готовился объяснить, кто он такой, но Рене поразил его в самое сердце, тепло приветствовав его Высокопреосвященство, кардинала Эландского и Таянского. Он уже все знал! Не прошло и четверти оры, как Максимилиану казалось, что этот стройный седой человек с юными глазами знаком ему всю жизнь.
— Не буду скрывать, святой отец, — Рене тщательно скрутил сидуллу и вновь вложил ее в футляр, — как мы рады поддержке Церкви Единой и Единственной. Мы готовы к бою на Побережье, но, боюсь, ход войны будет определяться не только здесь. Мы не можем пустить врага во внутренний Эланд.