— Пожалуйста, — взмолилась она. — Нам нечего сказать друг другу, отпустите! Я не желаю ничего слышать о ваших отношениях с Мануэлем, я и так все знаю… знаю!
Явно довольная собой, Долорес надломленно хохотнула:
— Вижу, вижу, несмотря на свое низкое происхождение, маленькая сеньорита все еще лелеет надежду на близкие отношения со знаменитым возлюбленным. Всем же очевидно, что вы приехали в Калифорнию, веря, что он передумает и полюбит вас. Всем: мне, Пайле и, наконец, самому Мануэлю! Он сказал мне, что покончил с вами еще в Лондоне, и вы прекрасно знаете, что вам он сказал то же самое. Да как у вас хватило наглости преследовать его и явиться сюда? Дорогая моя, неужели у вас совсем нет гордости?
По мере того как смысл ее жестоких слов достигал сознания бедной девушки, недавний румянец постепенно сменялся мертвенной бледностью, а глаза заблестели, наполнившись еще не пролитыми слезами.
— Он… он сам вам это сказал?
— Кара миа, ну конечно сам! Он все, все мне рассказал.
Откуда только у Джулии взялись силы, она рванулась, высвободив наконец руку, и тут же прижала ее к горлу в попытке подавить подкатившую вдруг тошноту. Господи, как она могла! Как она могла возомнить, что он честный, порядочный человек? А ведь Филипп предупреждал ее, ведь предупреждал же! «Меня не обманешь!» — жестоко передразнила она себя, но, когда Филипп вернулся, была спокойна как никогда. Нельзя позволить Долорес восторжествовать над ней, подтверждая ее предсказания. Нельзя! Поэтому Джулия не стала просить Филиппа увезти ее подальше от этого проклятого места.
Она взяла бокал и непринужденно отхлебнула. «Будь естественной!» — скомандовала она себе.
Пританцовывая, Филипп загадочно смотрел на нее, широко улыбаясь своим мыслям.
— Почему вы так долго? — не выдержала она. — Где вы были?
— Я говорил с Мануэлем. — Увлеченный собственными чувствами, он не услышал тихого стона, вырвавшегося из груди девушки. — Мы не виделись несколько дней, и за это время многое изменилось. У него хорошие новости: завтра Тереза возвращается в госпиталь, представляешь!
— Вот здорово! — Ее собственные проблемы тут же отошли на второй план.
— Да, здорово!
— Но как?.. Как это случилось?.. Ее отец все же предал историю гласности?
— Нет, ничего подобного. — Филипп довольно хихикнул. — Мануэль разобрался с ним по-своему, вернее, он получил по голове своим же оружием. Своеобразный эффект бумеранга.
— Что вы имеете в виду?
— Все очень просто. Мануэль нанял частного сыщика, чтобы тот день и ночь следил за Хулио Рейнальди — так, кстати, зовут отца нашей Терезы — и выкопал какие-нибудь компрометирующие факты. Такой тип не может быть абсолютно чист. И результат не заставил себя долго ждать. Удивляюсь, как Мануэль умудряется со всего получать дивиденды! Мне бы и в голову не пришла подобная затея! Так вот, сыщик обнаружил, что наш любезный Хулио связан с одним недавно депортированным пренеприятнейшим господином. Естественно, взглянув фактам в лицо, сеньор Рейнальди спешно свернул свою бурную деятельность по выяснению личности благодетеля его дочери. Он страшно боится быть депортированным вслед за своим приятелем, уж больно ему правится Америка. Вот так, с помощью небольшого шантажа соглашение было благополучно достигнуто. Да здравствует Мануэль Кортез!
Джулия облизала пересохшие губы:
— Вы уже виделись с Терезой?
— Нет, а вот Мануэль виделся. Он сказал, что с девочкой все в порядке. К счастью, нет никаких осложнений и через несколько дней можно приступать к операции, У Терезы будет шанс стать здоровой, большего и желать нельзя!
— Да. Я очень рада!
Ей чудом удавалось вести непринужденную беседу, хотя ужасные слова испанки, а главное — их смысл, ни на минуту не оставляли ее в покое. Казалось, в мире существовало два Мануэля Кортеза. Один — добрый, великодушный, обходительный, готовый пойти на все ради маленькой Терезы Рейнальди, другой — жестокий, полный ненависти, ни за что разрушивший ее жизнь и ничуть не жалевший об этом.
Подали ужин, и гости потянулись к буфету. Сама Джулия едва притронулась к еде, она мечтала лишь об одном: поскорее бы закончилась эта мука. Дома, в тишине, она постарается выбросить из головы события этого вечера — и Пайлу, и Долорес, и… Мануэля. «Ужин подошел к концу, осталось совсем недолго», — думала она, но не тут-то было. Кто-то уговорил Мануэля спеть, и он согласился. Разыскали его гитару, несколько человек вызвались аккомпанировать ему на скрипке и барабанах.
Сначала он только играл жалобную испанскую музыку, от которой у Джулии замирало сердце, а когда запел, у девушки навернулись слезы. В его устах простые, порой банальные слова приобретали новый смысл, оживали и улетали высоко в небо. Смуглое лицо магнитом притягивало взоры, и Джулия удивилась, заметив на нем выражение крайней мечтательности.
Почему ты от меня уходишь?
Я ли не любил тебя?
Почему твой взор так холоден?
Я ли не любил тебя?
Я ли не любил, не тешил,
Я ли не дарил цветы?
Где же ты, моя голубка?
Кого теперь целуешь ты?
Почему слова твои так строги?
Я ли не любил тебя?
Почему не знаешь ты прощенья?
Я ли не прощал тебя?
Я ли не любил, не тешил,
Я ли не дарил цветы?
Где же ты, моя голубка?
Кого теперь целуешь ты?
Мануэль пел задушевно, а его глаза жили своей тайной жизнью. Они искали в толпе Джулию, только ее одну, и наконец нашли.
Музыка стихла, раздался гром аплодисментов, а он все смотрел и смотрел на нее тяжелым, испытующим взглядом. Девушка не выдержала и отвернулась. Господь милосердный, зачем он мучает ее? Неужели Пайлы и Долорес не достаточно?
Всхлипнув, Джулия быстро зашагала вниз по усыпанной цветами узенькой тропинке, мимо озера, в освещенный лишь лунным светом густой парк. Кусты сирени нежно задевали ее руки, оставляя на одежде маленькие благоуханные цветочки, ноги утопали в необычайно мягком мху, а она ничего не замечала. Окружающее перестало существовать. Перед глазами стоял лишь Мануэль, в ушах звучали презрительные слова его дочери.
Выйдя на полянку, тропинка круто вильнула в сторону и оборвалась, а вместе с ней оборвался и ход ее грустных мыслей. Джулия стояла перед крошечным летним домиком на берегу еще одного озера. Подойдя поближе, она позволила себе заглянуть внутрь. Домик представлял собой закрытую беседку под куполообразной крышей, со всех сторон оплетенную диким виноградом. Вдоль стен стояли низкие восточные диванчики, а центр занимал такой же невысокий, но удивительно массивный стол. В темноте помещения Джулия все же различила на нем кипу нот и исписанных от руки тетрадей. Должно быть, Мануэль использовал беседку как свою творческую лабораторию. Она присела и машинально пролистала несколько из них. Почему родители не дали ей музыкального образования?