Престарелый ректор резво вскочил и начал аплодировать, зал взорвался овацией. Я вжал голову в плечи: по сцене вышагивала Мими! Увы, судьба сыграла с нами злую шутку: мартышка одета как Алина Брин. Тело обезьянки обтягивает ярко-красное платье, на ногах белые ботфорты, довершает картину парик из завитых белокурых волос.
– Прикольно, – зачирикал уже знакомый противный дискант, – ща Алина сама сюда прикандыбает и мало всем не покажется. Один в один картинка! Неудивительно, что старый пердун от счастья тащится!
Хотелось обернуться и увидеть человека, который комментировал концерт, но мне было не до него. Я начал панически искать выход из идиотского положения.
А ничего не знающие артисты тем временем исполняли предписанные им роли. Энди и Антонио крутили сальто, Мара встал в каноническую позу балетного премьера: правая нога чуть впереди левой, обе руки прижаты к сердцу, голова картинно отклонена назад. Из правой кулисы вынеслась Жозефина и играючи села на шпагат.
Мими уперла лапы в бока. Я зажмурился. Мартышка до отвращения напоминает госпожу Брин! Единственное отличие – длинные белые перчатки, которые я, помня о неудачном пассаже про рисовые плантации, самолично натянул на лапы «Мэри».
– Эх, по Тверской-Ямской! – понеслось над залом. – Да с колокольчиком! То не лед трещит…
Я чуть не рухнул: это конец! Идиот Костя нажал пальцем не ту кнопку на пульте! Вместо заготовленного мной отрывка из оперы «Кармен» сейчас звучит русская народная песня. С какого боку она в истории про графа Композито? Это сокрушительный провал! Морелли закидают тухлыми яйцами. Правда, я надеюсь, что никто из почтенной публики не прихватил их с собой!
– Это ты организатор сего дерьма? – впилось мне в ухо хрипловатое меццо.
Я обернулся и вздрогнул. В сантиметре от моего лица покачивалась маленькая ручка с ярко-фиолетовыми острыми ногтями.
– Сейчас узнаешь, как меня пародировать, – продолжала Алина, – мало не покажется!
– Ма, – зазвенел тот самый дискант, который постоянно комментировал представление, – не тронь его! Прикольно!
Из темноты выступила девочка-подросток в рваных джинсах и ярко-розовой майке с надписью «Putana» на груди.
Брин неожиданно опустила руку.
– Ты так считаешь?
– Ага, – кивнула дочка, – народ плющит. Слышишь, жаба в экстазе! Во! Уши раздень!
Я невольно посмотрел на сцену. Мими выплясывала, высоко вскидывая ноги. Потом обезьянка присела, легко подпрыгнула, сделала двойное сальто и продолжила танец. Жозефина изгибалась в разные стороны, Мара ходил на руках, Антонио и Энди работали с першем, а на заднем плане мерно переминался с лапы на лапу медведь Тихон. В общей суматохе про Топтыгина забыли, но он, истинный циркач, сам нашел дорогу на сцену!
– Все газеты о таком напишут, – уверенно заявила девочка, – шикарный пиар!
– Верно, – протянула Алина.
И тут музыка стихла.
– Милая, – заорал Герасим Ильич, – дорогая! Какой талант! Бас как у Шаляпина!
Не в силах сдержать эмоций, ректор с неожиданной для его возраста и статуса резвостью рванул по боковым ступенькам на сцену. Охрана, явно не ожидавшая от старца молодой прыти, не успела стреножить барина.
Я попытался отклеить от спины прилипшую к ней рубашку. Насчет Шаляпина Герасим Ильич абсолютно прав. Песня «Вдоль по Питерской» прозвучала в исполнении Федора Ивановича. Мими, как вы понимаете, не обладает певческим даром, вот в карты она жульничает лихо и сальто крутит мастерски.
Герасим Ильич обнял Мими, наглая макака не растерялась и обвила лапами в перчатках стан ректора.
– Какая у меня жена! – закричал дедуля.
Зал взвыл.
– Талантливая!
– А-а-а!
– Голос! Роскошный!
– И-и-и!!
– Акробатка!
– О-о-о!!!
Именинник тоже сорвался с места, но охранники успели его перехватить. А тем временем и на сцене, и в зале творилось нечто невообразимое. Тут и там сверкали вспышки фотоаппаратов, откуда ни возьмись выехала камера.
– Дайте занавес, – нервно потребовала Алина, – уберите свою артистку, я буду общаться с прессой. Эй, очнись и действуй! Сколько она хочет за молчание?
– Кто? – не понял я.
– Баба, которая меня изображала, – топнула ногой Брин, – ну?
Она вытащила из сумочки пачку купюр.
– Тыщу евриков и больше ни копейки! – отрезала Алина. – Пусть она заткнется! Навсегда! Сейчас не она пела! Там была я!
Отпихнув меня в сторону, Брин дернула рычаг, пыльная драпировка сомкнулась. Энди, Мара, Мими, Антонио и Жозефина унеслись в правую кулису. Алина выбежала на сцену и вцепилась в Герасима Ильича, который, так ничего и не поняв, продолжал биться в восторге.
– Занавес, козел! – потребовала Брин, я поднял рычаг.
Публика прыгала в проходе, репортеры поднимали над головой фотоаппараты. Я ощутил невероятную гордость. Ваня, ты Станиславский, Петер Штайн и Нина Усатова в одном флаконе! Впрочем, можно смело добавить к этой компании господ Виктюка, Житинкина и замечательного Николая Скорика, он любит мистические постановки! Момент самолюбования быстро закончился, я вышел на авансцену и гаркнул:
– Несравненная Алина Брин в спектакле коллектива «Морелли». У нас звезды только первой величины!
Поняв, что действо завершено, корреспонденты стали нервничать.
– Вы дадите нам интервью?
– Что за коллектив?
– Откуда вы взялись?
– Повернитесь левее, улыбнитесь на камеру!
– Общий снимок с артистами!
– Ваша солистка закончила консерваторию?
Я оглядел подпрыгивающих от возбуждения журналистов и воскликнул:
– Через десять минут, только переоденемся!
– Господа, – вклинился Гарик, – просим в столовую, там фуршет!
Борзописцы развернулись и кинулись к дверям. Охрана влезла на сцену и унесла Герасима Ильича. «Шмурбурдурвич» в полном восторге потирал руки и обнимал Гарика. Алина, исподтишка показав мне кулак, спустилась в зал.
Я вернулся за кулисы, увидел сидящую на брезенте Мими, сдернул с нее парик и сказал: