– Конечно. – Если б не высокий хитано, вместо брата Хуана было бы надгробие в Ревальской церкви. – Что с ним сталось? Я хотел найти тех, кто дрался, но адуар исчез.

– Из-за меня, – уточнил Леон. – Мигелито сходил туда, где меня нашли. Он искал следы. Там было несколько лошадей с королевскими подковами. Они пришли со стороны Сургоса, потоптались на месте и вернулись назад. Один конь до разворота был навьючен, его подковы отпечатались глубже, потом он освободился от груза. Скорее всего, от меня.

– Ты думаешь, что тебя опоили и бросили в холмах, не забыв покалечить лошадь, а потом на всякий случай решили убить?

– Так выходит. – Леон легко поднялся и, не выпуская кинжала, прошел к лестнице. Он не мог думать только о прошлом. Хайме тоже б не смог, будь у него женщина и окажись она в беде. Из страха за Инес он едва не потерял голову, а возлюбленные дороже сестер. Должны быть дороже! – Извини! – Де Гуальдо резко отвернулся от всё еще залитых светом ступеней. Сколько продлятся роды? Инья мучилась больше суток, но с ней ничего не вытворяли… – Я не узнал, чего добивался командор, – вернулся в прошлое Леон, – и я пришел к нему, чтобы спросить. Он опять меня не узнал. Сперва не узнал.

– Хенилья не мог быть в сговоре с «белолобыми», – пробормотал Хайме, – иначе это бы всплыло. Лоасс измен не прощает.

– Я тоже так думаю, – согласился де Гуальдо, – я видел командора в деле. Он воевал за Онсию, и он себя не жалел.

– И все-таки ты его убил.

– Это вышло случайно, но хитано назвали эту смерть судьбой.

– Как он умер? – Проклятая привычка вникать в мелочи, но если знать, то знать все.

– Командор не стал звать слуг, – Леон, словно вспоминая, прикрыл глаза, – он хотел меня убить, а я хотел знать, почему меня бросили в холмах. В том, что это сделал Хенилья, я больше не сомневался.

– Похоже на то, – кивнул импарсиал, – я бы тоже хотел знать, но мертвые не говорят даже в Сан-Федерико. Гонсало не сказал совсем ничего?

– Он обещал меня убить, а я хотел его ранить, но он споткнулся… На прощанье послал меня к дьяволу.

А чего ты ждал? Романса на двенадцать строф? Это не песня, это жизнь.

– Верно говорят, пошлют к дьяволу, найдешь женщину, – попробовал пошутить Хайме. – Зачем ты совратил вдову? Хотел отомстить?

Дурацкая история без начала и конца, но выбираться из нее как-то надо. Командор давно мертв, Карлос тоже, а что делать с этим живым камнем? С Инес? С суадитом, наконец…

– Я готов поверить, – уточнил Хайме, глядя в бешеные глаза, – что затем ты влюбился.

– Я люблю ее, – невпопад ответил Диего, Леон или черт знает как эту каналью называть, – а так мстить… Мне бы это и в голову не пришло, но, конечно, я не монах.

– В таком случае ты недоговариваешь. Ты видел Марию до убийства. Если ты ее любил, то, расправляясь с мужем, не мог не думать о жене. О том, что она станет свободна.

– Хайме, – негромко произнес Леон, – а ты успел?

– Успел? – переспросил импарсиал, потирая виски – бессонная ночь и безумные откровения брали свое. – Что я должен был успеть?

– Полюбить. – Леон де Гуальдо вновь опустился на корточки у холодного камина. – Если нет, я тебе ничего не объясню… И никто не объяснит.

Глава 2

1

Гьомар, едва не опрокинув подвернувшуюся под ноги герцогиню, приволокла кипяток, водрузила чан между креслом и постелью и чуть ли не вырвала из рук Инес чистое полотенце.

– Шли бы вы к дону Хайме, сеньорита, – объявила камеристка, – нечего вам на эту, прости Господи, глядеть. Мы с сеньором Бенеро управимся.

– Конечно, сеньора, – рассеянно пробормотал врач, протирая что-то похожее на две поварские ложки для переворачивания мяса в подливе. – Объяснитесь с сеньором инкверентом. Он этого заслуживает.

– Не собираюсь! – огрызнулась герцогиня, отступая от исходящего паром чана. Всем завладела Гьомар. Она и впрямь все делала лучше, не забывая при этом ворчать и причитать. Бенеро новую помощницу принял со всегдашним спокойствием, Мария вряд ли что-то соображала, и Инья стала никому не нужна. Оставалось не мешать, и она не мешала, но выйти к Хайме ее не заставят. Пусть братец сто раз прав, а Мария с любовником кругом виноваты, Хайме повел себя мерзко, хотя она тоже хороша! Нашла, ради кого рисковать будущим Карлоса… Это при покойном Альфонсе смотрели на человека, сейчас видят имя и добродетель, будь она неладна. Хенилья был последним, кто поднялся благодаря делам и славе, теперь не поднимаются, теперь падают, а она споткнулась, и сильно…

Взвизгнули дверные петли, и женщина невольно вздрогнула, но это всего лишь заявился юнец. Тот самый, которому Мария отдала письмо. Надо было оттащить его к окну и расспросить о том, что творится в прихожей, но Инес отчего-то этого не сделала, и парень выскочил вон, держа на вытянутых руках ком грязного белья. Роженица вновь закричала, Бенеро раздраженно повел плечами, Гьомар плеснула горячей воды в откуда-то взявшийся кухонный таз.

Стоя у окна, Инья слышала стоны, бурчание служанки и редкие слова Бенеро. Сколько это продолжалось и сколько еще продлится, женщина не знала, но ночь все еще тянулась. Когда-то Карлос показывал ей созвездия и объяснял, когда они восходят, но годы вымели из памяти небесную науку. Ушло слишком многое, зато набившимся в туфли песком остались мелочи, они заносили память, хороня то, что и было жизнью. Мария коротко вскрикнула – не так, как раньше, что-то по-своему буркнул Бенеро. Он говорил, что часа через полтора начнется. Неужели они истекли? Наконец-то… Инес не звали, но она бросилась к алькову навстречу растущему крику.

Простыни были сброшены на пол. Гьомар придерживала Марии ноги, та корчилась и вопила. Аквамариновые глаза стали красными и круглыми, словно у кролика. Неужели она была такой же? Но она почти не кричала. Не могла из-за Фарагуандо.

«Господь услышал наши молитвы. Род де Ригаско не будет прерван…» Так сказал духовник тогда еще инфанты, едва ли не сутки просидевший в углу комнаты. Она рожала, и все это время Фарагуандо был рядом. Он нес утешение, так потом говорили все. Инес тоже так говорила, но темная фигура под распятием пугала. Как же она хотела, чтоб павлианец вышел, она даже попросила об этом сначала врача, потом мать. Но врач не услышал, а мать испуганно замотала головой. Карлос бы ее понял, и Бенеро. Этот выставит хоть святого, хоть короля, впрочем, у суадитов нет ни тех, ни других.

Инья могла сто раз выйти или отвести взгляд, но зачем-то смотрела, вспоминая то, что шестнадцать лет назад творилось с ней самой. Волны боли, врача-ромульянца, расписанный нюнюфарами потолок, который то опускался, то уходил ввысь, и неожиданный кошачий писк. Она так и не поверила, что это закричал ее сын. Потом Карлос ни разу так не плакал, хотя спокойным его назвать было трудно…

– Ох ты! – вздохнуло рядом. Инес увидела закусившего губу парня и вдруг вспомнила его имя – Пепе. Пепе, уставясь в пол, забормотал молитву, Инес хотела последовать его примеру, но не могла оторвать взгляда от разворошенной постели.