2
Они стояли среди каких-то колючих кустов и ждали Риттера. Цигенгоф держал на руках императора, а императрица-мать пыталась оттереть загустевшую кровь. Она все-таки заставила Клауса перевернуть безрукого и сама закрыла ему глаза. Зачем?
– Клаус, – Милика сунула окровавленный платок за отворот рукава, – Клаус, милый, почему мне не страшно? Я должна умирать от ужаса, а я не боюсь. Я сошла с ума?
– Ты боишься, – утешил Цигенгоф, – только не чувствуешь. Страх – это как рана. Я видел, как солдаты дрались с пулей в брюхе, словно здоровые, а потом падали – и все… Мы сейчас тоже деремся, нам не до страха. Ты понимаешь, о чем я?
– Понимаю. Ты обещал мне все рассказать…
– Позже, – Клаус натужно улыбнулся, – утром. А пока я могу сказать только одно… Я тебя люблю. Давно люблю.
– Клаус!
– Я знаю, что ты скажешь, так что можешь не говорить. Я молчал семь лет, молчал бы и дальше, но оторванные руки располагают к… к откровенности, но это пройдет, утром… – В кустах что-то хрустнуло. Клаус резко обернулся, схватился за шпагу и тут же отпустил. – Это Риттер. Ну, что там?
– Трупы, – начал лесничий и прервал самого себя: – Тише!
Они замерли, слушая ветер. Ничего… Нет, снова этот плач. Далеко, на самом пределе слуха, сразу и не разберешь. Риттер резко обернулся, губы плотно сжаты, брови сведены.
– Что? – Клаус прижал к себе Микки. – Что скажешь?
– Они вышли из Вольфзее, – голос Риттера был твердым, – и ищут. Будут ходить кругами, пока не возьмут след. Они идут от крыльца, а вы вышли через лесной ход. У вас есть время, но в обрез.
«У вас?» Значит, Риттер их бросит. А почему бы и нет, он и так ради них рискнул головой.
– Вас? – Клаус не хотел смириться с очевидным. – Что значит «вас»?
– Дальше пойдете одни, – отрезал лесничий и поднял руку. – Видите, пять звезд, три вместе и две левее?
– Звездный Сокол? – переспросил Клаус.
– Да, Сокол. Идите на тройную звезду, через час увидите холм с церковью, она всегда открыта. Зажгите свечи и ничего не бойтесь. В церковь им не войти, а с рассветом они уйдут.
– Но…
– И запомните, – перебил Риттер, – кого бы вы ни увидели, не зовите его по имени. Если хотите спастись – молчите. Ваше слово – это смерть.
– Хорошо, – пробормотал Цигенгоф, – я не стану говорить.
– Тогда идите, и да поможет вам святой Михаил.
– А вы? – Милика задала вопрос, уже зная ответ.
– Ваше величество, – Риттер церемонно наклонил голову, – я – офицер Миттельрайха. Под Гольдфельтом я принял из рук принца Рудольфа Огненный Крест. Мои жена и теща об этом забыли, а я – нет.
Риттер повернулся к Цигенгофу:
– Мне нужны ваш плащ и сапоги.
Клаус кивнул и запрыгал на одной ноге, стаскивая сапог. Он тоже все понял. Чтоб дойти до церкви, нужно время, и капитан Риттер его им даст, остальное зависит от них.
Что можно сказать человеку, который идет умирать, чтобы ты жил? Милика пыталась найти слова, но их не было, а лесничий уже натянул чужие сапоги.
– Ваше величество, прошу простить мою дерзость, но вы должны меня обнять. Это…
– Я понимаю, – вдовствующая императрица, давясь слезами, прижалась к куртке лесничего, – запах… Я не забуду. И Руди… И Мики, когда вырастет. Храни тебя Бог.
– Храни вас Бог, – улыбнулся кавалер Огненного Креста, отстраняя Милику. Та послушно сделала шаг назад и опустила голову.
– До свидания, Риттер, – пробормотал Цигенгоф, но уйти им не дали. Мики не дал.
– С тобой ничего не будет? – В голосе сына слышались слезы. – Скажи, ведь не будет?
– Не будет, ваше величество, – заверил лесничий.
– Я… – Мики нахмурился и вдруг выпалил: – Капитан Риттер, я провожу… то есть привожу тебя к генералам!
– Благодарю, ваше величество, – новоиспеченный генерал поклонился, – могу я попросить вас об одной милости? Простите мою жену. У нее не было выбора… Как и у меня.
– Мама все сделает, – пробормотал Мики, – и Руди тоже. Правда?
– Клянусь Пресвятой Девой, – пробормотала Милика, вновь обвивая руками шею Риттера. Она сама не поняла, как это вышло, – просто увидела над собой темные глаза. В последний раз увидела.
– Живите, – тихо сказал офицер, – долго живите, очень долго…
Милика не успела ответить, а он уже шагнул назад и исчез в настороженных зарослях. Ни треска, ни шороха, словно Отто Риттер превратился в одну из пляшущих на ветру теней.
3
Нагель побывал в слишком многих передрягах, чтобы выдать себя ржанием. Он просто остановился и повернул голову к хозяину. Руди похлопал коня по блестящей шее и прислушался. К шуму ветра примешивался дальний плач. Волки? Осенью? Странно, но не страшно. Волки, если это волки, воют за озером, ветер дует от них, всадника им не учуять. Да и не станут сытые звери нападать на человека, а пищи им сейчас хватает.
Нагель тихо фыркнул, и Рудольф Ротбарт глянул в большие лиловые глаза:
– Волков учуял? Не нравится? Ты прав, нечего им тут делать. И нам нечего, поехали.
Жеребец прижал уши, выказывая недовольство. Руди покачал головой, легко коснувшись шпорами конских боков. Конь вздохнул и послушно зашагал по выбеленной луной дороге. Не прошло и получаса, как ветер донес запах дыма, следом показался костер. Костер ночью посреди Небельринга? Это становилось любопытным. Странные волки, и еще более странный огонь. Руди перевел Нагеля на рысь и вынул пистолет.
Дорога плавно обогнула невысокий холм, за поворотом замаячило нечто темное. Карета! Сломанная карета у обочины, и, кажется, знакомая! Конечно, знакомая, но откуда, черт побери?! Руди медленно поехал вперед, чувствуя, как внутри у него все холодеет. Что именно произошло, он еще не знал, но чувство беды, которое, по уверениям Людвига, родилось раньше его братца, орало во весь голос.
Нагель с готовностью остановился и замер, вбирая ноздрями недобрый, наполненный воем ветер. Руди соскочил наземь и, не выпуская поводьев, распахнул свободной рукой дверцу. Внутри было пусто – ни людей, ни хотя бы вещей. Принц-регент оглянулся в поисках ямы или камня, но не нашел ничего подозрительного.
В Хеллетале разгильдяев не держали, карета и упряжь всегда были в полном порядке. Допустить, что ось сломалась по недосмотру, Руди еще мог, но то, что за каретой никто не приглядывает, было по меньшей мере странным. Рудольф, уговаривая себя раньше времени не бить в колокола, вскочил в седло и направился к костру, оказавшемуся ближе, чем думалось сначала. Огонь почти погас, и возле него никто не сидел. Спят? Ушли? И куда, черт побери, дели лошадей?!
Нагель вновь остановился, давая понять: впереди что-то не так. Порыв ветра бросил в лицо запах дыма и все тот же ровный, тоскливый вой. Руди вполголоса выругался и тронул поводья, но на сей раз Нагель уперся. Это не было пустым упрямством – морда жеребца покрылась пеной, и он дрожал мелкой дрожью.