— Кто тебя послал?
— Я, — стрелок выплюнул выбитые зубы, — я… хорошо… стреляю…
Слишком хорошо! Ублюдок, чудовище, продажная тварь… Но Дженни — святая, почему Господь не отвел стрелу?!
— Кто тебя послал?
Тот вздрогнул и опустил голову. У стрелков угрожающе сжались кулаки, но Джеральд все так же ровно продолжил:
— Кто держит твою жену в заложниках? И где?
— В… В Лоумпиане… Я… Я — лесничий в Бэнкшире. Милорд Бэнки…
Нет, это не Бэнки, это Дангельт! Дункан Дангельт, ублюдок и предатель… Они просили помощи против гномов, но ничего не получили, кроме уверений, что епископ Лоумпианский будет молиться за них и Олбарию. У Дангельта не нашлось ни одного воина, чтобы помочь, ни одного подгорного меча, зато нашелся убийца.
— Ты выбирал между Олбарией и женой и выбрал жену. Если б ты был королем, тебя следовало убить, но ты лесничий… Живи, если сможешь…
— Милорд, — убийца дрожал, как осиновый лист, — милорд… Я не стрелял в Деву… Я стрелял в вас.
Это правда. Серебряный свет в глазах Дженни, странный толчок. Его спас Эдмунд. Оттолкнул и прикрыл телом Дженни, потом сверху навалился Перси. Эдмунд спасал его для войны, а вот он свою любовь не спас. Проклятый врач был прав, чуда не произошло, чудес вообще не бывает, это сказки для слабых, для тех, кому страшно жить. Ему жить не страшно, ему жить не хочется, но придется, и не просто жить, а воевать, мириться, потом поднимать разрушенное…
Элгелл не бросит вызов королю, пока в стране хозяйничают ледгундцы и куиллендцы. Какой бы тварью ни был Дункан, подняв руку на него, ударишь Олбарию. Год, даже месяц назад Джеральд де Райнор очертя голову бросился бы на убийцу возлюбленной, но Эдмунд его научил думать не только о своей боли. Эдмунд и Дженни, но о ней не надо…
Джеральд как безумный готовился к маршу на Деккерей, не спал, ел на ходу, носился между тремя лагерями. Это были его люди, его армия, он отвечал за них перед богом, перед собой, перед Эдмундом и Дженни.
— Джеральд, — Лэннион изо всех сил скрывал сочувствие, за что де Райнор был искренне признателен, — все готово.
— Готово? Что? — Воистину он поглупел, не понимает самых простых вещей.
— Для похорон. — Лэннион положил руку ему на плечо. — Надо идти.
— Нет! — отрезал де Райнор.
— Но аббат ждет.
— Дженни… Деву похороню я. В Грэмтире, где она впервые услышала голоса.
Там, где ее спас мертвый король, но об этом чужим знать не обязательно. С Дангельта станется отобрать у Эдмунд а его последнее убежище, разорили же они могилы Элгеллов и Глоу.
— В неосвященной, земле?
— Она освящена!
С Джеральда словно спали опутывавшие его цепи. Золотой Герцог знал, что прав. Место Дженни рядом с Эдмундом, они делили одно тело, они будут вместе в земле, которую сберегли. О том, где теперь их души, Джеральд старался не думать. Так же, как и о Дангельте.
Гроб был готов, но он понес ее на руках, завернув в плащ Элгеллов. Прямо по воде. Ручей кружил золотые листья, росшие по берегам деревья тянули друг к другу ветви и не могли дотянуться. Сзади раздавался плеск, Джеральд знал, что за ним идут Лэннион, Перси, Дэвид, пробирается, придерживая полы рясы, аббат, твердо решивший исполнить свой долг и водрузить в изголовье Девы увитый миртом крест, а за ними бредут воины, монахи, крестьяне. Джеральд был им благодарен, но лучше б их не было.
Зашуршали тростники, перед лицом рыцаря мелькнула поздняя стрекоза, закружился в полете еще один лист — рыжий, с алыми прожилками. Кровь и золото, вот цвета осени… Дорога кончилась, все было именно так, как говорила Дженни, — перегородившее ручей мертвое дерево, небольшая поляна, заросли боярышника. Джеральд положил свою ношу среди мать-и-мачехи и тяжело опустился рядом. Усталость, которую он третий месяц гнал от себя, вцепилась в герцога, как клещ или как память. Мыслей в голове не осталось, не осталось даже боли, только желание ткнуться лицом в жесткую траву и осознание невозможности этого. Джеральд сидел рядом с Дженни, а Дэвид и не уступивший никому этой чести Перси снимали ножом дерн. Потом они взялись за лопаты.
— Милорд, — вопль Дэвида разом перекрыл шум листвы и дружное бормотанье монахов. — Милорд!.. Господи!..
Джеральд вскочил на ноги, уже догадавшись, что они нашли. А он отчего-то думал, что Эдмунд лежит посредине поляны. Вцепившись в плечо Лэнниона, лорд Элгелл смотрел на показавшиеся из-под земли ветки, усыпанные алыми плодами. Они казались только что срезанными, но им было сорок восемь лет!
— Господи!.. — еще раз прошептал Дэвид. — Королевское дерево…
Забросать яму землей? Уйти? Нет! Раз так вышло он отдаст Эдмунду последний долг. Если потребуется, построит здесь церковь или крепость, но Дангельт сюда не сунется. Не посмеет!
— Снимите ветви, — произнес Джеральд. — Нет, я сам.
Он спрыгнул в яму, земля пружинила под сапогами, ветки были тяжелыми и влажными, бурый шип впился в руку, показалась кровь. Значит, это не сон. Джеральд глянул вверх, над ямой нависали люди, они еще не знали. Сорок восемь лет, ровно сорок восемь, сегодня годовщина Айнсвикской битвы… Случайность или предначертание?
Под ветвями был плащ с гербом Элгеллов, изодранный, с бурыми пятнами. Джеральд замер, подняв глаза к небу, губы его шевельнулись, произнося имя убитого. На лесной поляне было тихо, словно в храме, да это и был храм, и куполом его было синее небо. Джеральд наклонился и резко сдернул плащ Фрэнсиса. Раздался вздох, кто-то повалился на колени, кто-то приглушенно вскрикнул.
Эдмунд, одетый как простой рыцарь, лежал на спине. Он казался спящим. Тление пощадило последнего из Доаделлинов, но это было еще не все. Темные локоны Эдмунда венчала дивной работы корона, в которой сквозь золото листьев прорывался рубиновый огонь. Корона, порожденная самой землей взамен украденной узурпатором.
— Он свят, — твердо произнес аббат Айнсвикский, — и да будет свято имя его. Да святятся во веки веков имена святого Эдмунда и святой Джейн Айнсвикской.
— Аминь, — шепнул кто-то, кажется Дэвид. И тут король открыл глаза, глаза Девы, они были серебристыми, как выхваченный из ножен клинок, поймавший солнце.
Поляна шумела, дышала, молилась, а Джеральд видел только глаза короля, знакомые глаза на бледном красивом лице. Как же он был молод…
Джеральд так и не понял, как выбрался из ямы, но он стоял на одном колене, глядя снизу вверх на воскресшего короля, а Эдмунд смотрел на своего вассала, и, кроме них двоих, в целом мире не было никого.
— Ты пришел вовремя, Джеральд де Райнор лорд Элгелл! — Эдмунд говорил негромко, но четко, и каждое его слово запоминалось навеки. — Знай, что ты и только ты — мой законный наследник и преемник. Разбей ледгундцев и куиллендцев и иди на Лоумпиан. Наследник Доаделлинов, ты принадлежишь не себе, а Олбарии. У нее нет никого, кроме тебя! Пусть же и она станет для тебя всем.