6
— Я создам тысячелетнюю державу, — Маэлсехнайли Моосбахер поднял кружку с пивом. — Люди занимают слишком много места, но кто они такие? Скоты, жалкие, грязные скоты!
— Ты прав, мой гросс! [2] — Толстый гном с множеством золотых цепей поверх кольчуги осушил свою кружку и впился крепкими зубами в свиной окорок. — Но у людей отменная пища.
— Потому я и не намерен истреблять всех, Ронинг, сын Кертьяльвальди. Нам нужны рабы, которые будут варить пиво, печь хлеб, коптить мясо. Я оставлю столько людей, сколько нужно, и ни на одного больше! Время, когда мы жили под землей и отдавали созданное своими руками в обмен на пищу, прошло. Мы возьмем то, что хотим, по праву сильного!
— И по праву рождения, — сверкнул глазами жрец Глубин Штребель. — Ведь мы — любимые дети самой Земли!
— Я уничтожу бесполезных людей, мне не нужны монахи, бродяги, купцы, знать, воины… Ха, — Маэлсехнайли стукнул кулаком по столу, — разве можно называть столь благородным словом жалких, тонкокостных ублюдков?
— Я против полного уничтожения знати, — покачал головой Шреппо, сын Лоппаринера, — сравни крестьянку и леди и сразу поймешь.
— Вождь не спит с переростками, — надменно произнес сын Моосбахера, — но ты прав, воины заслуживают награду за свои подвиги. Мы отберем подходящих женщин для развлечения. Благородное семя не прорастает в дурном чреве, наша раса избавлена от ублюдков.
— Это лишнее доказательство нашей избранности, — почти выкрикнул Штребель, — нашей избранности и никчемности вымерших эльфов! Если соитие эльфа и человека не является бесплодным, значит, эльфы такие же животные, как и люди. И подлежат уничтожению! Мир принадлежит гномам и только гномам! Мы — великий народ, соль земли, плоть от ее плоти, мы владеем ее недрами, но мы получим все!
— Все, что хотим, — поправил бригштандер [3] Лоппаринер, — ибо зачем нам море?
— Да, — подтвердил Маэлсехнайли, — мы возьмем все, что хотим, но сначала нас ждет работа! Много работы! Я намерен короноваться в день осеннего равноденствия в главном городе переростков. Нужно спешить. Пиновац, сын Вермана, есть ли отставшие?
— Этой ночью не вернулось трое воинов бригштандера Йель-бан-Тук-унд-цу-Плаха. Дознание показало, что они углубились в лес, преследуя женщину.
— Отныне отставшие подлежат казни, — Маэлсехнайли хлопнул ладонью по залитому пивом столу, — Пиновац, проследи, чтоб начальники дезертиров, начиная с цвельфера [4] и кончая штандером [5] , подверглись взысканию. Я не позволю распускаться!
— Слушаю, мой гросс! — вскинул руку Пиновац.
— Ступайте, — Маэлсехнайли, сын Моосбахера, махнул рукой, отпуская сподвижников. Дела шли отменно, но нельзя показывать подчиненным, что ты доволен. Подчиненные должны знать, что, как бы они ни старались, они всего не учтут. Только гросс знает все, может все и никогда не ошибается.
Моосбахер поправил на груди цепь с бриллиантом гросса. Подумать только, каких-то сто лет назад он был никем, учеником младшего гранильщика, которому было отказано в звании мастера. Каждый мастер и даже старшие подмастерья называли его просто Маэлси, паршивый Рунтер Бальзер не отдал ему руку дочери, а Борни Штакер дразнил пещерным грибом и придурком! И где теперь Рунтер и Борни? Один прикован к тачке за оскорбление Горного Владыки, а второй сломал шею в дальней штольне!
Никто не может безнаказанно вредить гроссу Моосбахеру! Старик Шест-ам-Потим думал, что Маэлсехнайли в благодарность за его подачки всю жизнь будет наполнять его тачку, как бы не так! Пусть ищет другого дурака, Маэлсехнайли создаст великую державу не для Шеста, а для себя. Придет время, и он вернется в копи Петрии и даст пинка старому мерзавцу Якшу.
Нет, он не станет завоевывать бывших соплеменников, они сами приползут к нему на брюхе, когда станет нечего жрать, но сначала нужно подчинить людей. Кто владеет людьми, тот владеет пищей. Старичье этого не понимает, а он понял. В Петрии думают, Маэлсехнайли увел тех, кто хочет корпеть над горнами и таскать руду на новом месте. Когда Якш догадается, будет поздно. Он запрет стариков в пещерах и заставит работать за еду.
Маэлсехнайли Моосбахер не будет владыкой мастеров, он будет владыкой воинов, потому что воинам принадлежит весь мир. Потом он позволит избранным завести семьи. Петрийские заправилы вбили в свои медные лбы, что Феррерское царство станет платить выкуп за невест. Ха! Это петрийцы будут расплачиваться дочерьми за ветчину и пиво.
Маэлсехнайли налил себе портера и выпил. Благородный напиток, не то что красная дрянь, которую лакали проклятые эльфы и подражающая им человеческая знать. Долговязые худосочные ублюдки с гладкими мордами! Разве они знают толк в жизни?! Зеленоглазые твари не имеют прав ни на бессмертие, ни на магию, ни на глупые сказки и песни, которые про них сочиняют люди. Говорят, верхние женщины помешаны на эльфах, тем более за одно упоминание о бессмертных уродах нужно убивать, и тогда о них забудут, о них и о том, как они вступили в союз с людьми и вынудили гномов отступить. Переростки должны уяснить, что они всегда были рабами гномов, тогда они не станут бунтовать. Скотина должна вести себя тихо…
Маэлсехнайли рыгнул, любовно погладил символ гросса и вышел к воинам. Его ждали. Блеснули тысячи секир, взревели и смолкли трубы. Будущий великий повелитель, а пока гросс Маэлсехнайли сын Моосбахера с достоинством поднялся на деревянный помост на колесах и опустился в массивное, богато украшенное кресло. Сто воинов Алмазного штанда налегли на ременные петли, и платформа медленно и величественно двинулась по пыльной дороге. Вождь не ходит пешком, вождя везут его лучшие воины. Это высочайшая честь, будущее благополучие и лишняя кружка пива каждый вечер!
7
Джеральд спешился и снял с коня девушку. Это было нетрудно — Дженни была маленькой, вряд ли выше двенадцатилетней племянницы герцога, но Маржори была потяжелее. Рыцарь усмехнулся и быстро, возможно слишком быстро, повернулся к двоим стрелкам:
— Ждать здесь, из леса не выходить. Лошади пусть пасутся, но не на виду.
Воины кивнули. К тому, что их предводитель имеет обыкновение смотреть на врагов своими глазами, они привыкли. Что до девчонки, то раз взял, значит, нужна. Местные в таком деле не помешают.
Дальше шли пешком. Дженни, закусив губу, чуть ли не бежала, чтоб поспеть за широко шагающим рыцарем, но пощады не просила. Джеральд хмыкнул и сбавил шаг.