– Это ошибка, государь, – твёрдо сказал Сергий Григорьевич.
Тауберт опустил глаза и стиснул зубы. Выручили только немецкая выдержка с немецкой же невозмутимостью.
– Говори, говори. – Василевс скрестил руки на груди, глядя в глаза военному министру.
– Армия не готова к войне всеевропейской, – продолжал нарываться князь Сергий.
– А не твоего ли ведомства дело, дабы всегда готова была? В любой момент? – перешёл в наступление государь. Ничего иного ему не оставалось.
Тут бы гордо бросить что-нибудь об отставке и умыть руки, но Сергий никогда не бегал ни от опасности, ни от ответственности.
– Ко всеобщей войне европейской, государь, – Орлов не опускал взгляда, – нет, не готова. К ней мы и не готовились, иные враги имелись. С Третьей Буонапартовой и после польского нестроения на западе всё тихо оставалось. Мы же воевали с персиянами да османами. Дипломатия, не штык, хранила наши владения.
– А другие, значит, готовы? Ливонцы? Немцы? Французы?
– Поодиночке – нет, государь. А вместе могут и решиться.
– «Готовы к войне» и «решатся на войну» – разные вещи, князь Сергий.
– Штуцерные батальоны… – начал Орлов, но Арсения было уже не остановить.
– Сколько уж лет одно от тебя только и слышу, князь, – реформы! Перемены! Старое-негодное отринуть, новое-хорошее принять! Сколько уж можно-то?! Пора бы и честь знать, господин военный министр!
Орлов сдержанно поклонился.
– Ваше василеосское величество, большое дело затеяно, а большие дела скоро не делаются. Что могли сделать быстро, то сделано. В кадетских корпусах отбою нет от прошений зачислить. Бессмыслицу убрали, новые наставления просты и понятны. Офицерские школы теперь при каждом армейском корпусе. Артельные хозяйства с приварочными деньгами заменили, от казны идёт строгая поставка. Изношенные ружья смазать как следует – и в арсеналы, новые делаем. Старую, неудобную форму меняем по срокам выноса. Простите, государь, военный министр – он порой как скряга-купец, всё железками да тряпками занимается. Совсем не героическое дело, да только армия без них воевать не сможет. – Князь перевёл дух. – И в остальном… Гвардия не плац-парадирует, а в свою очередь на Капказе воюет, порох нюхает. В линейных полках прежде огнеприпасы на сторону продавали, ленясь стрелковые смотры устраивать, а теперь, как стали за такое эполеты снимать да подальше от столиц отправлять, дело наладилось. По артиллерийской части…
Василевс поднял руку.
– Знаю. Всё знаю, князь Сергий. Что за должность не держишься, правду в глаза говоришь. Что за дело болеешь, как никто другой, что копейки казённой к рукам у тебя не прилипло. За то и ценю тебя. Только зубы мне не заговаривай. «Армия не готова!» – передразнил василевс. – Или я на смотрах не бываю? Или сам на Капказе не служил, за Дунай не ходил, крест вот этот зря ношу?
Тауберт кашлянул.
– Что тебе, Николай Леопольдович? – недовольно остановился государь.
– Князь Сергий Григорьевич про то толкует, ваше величество, что ввязываться нам сейчас в европейскую войну не с руки. Реформы начаты, идут со всем поспешанием возможным, но так, чтобы и не ломать бы всё до основания.
– Знаю, знаю, – поморщился Арсений Кронидович. – Пока не будет пришита последняя пуговица к мундиру последнего капрала, как говорят в этом твоём Альбионе, армия у военного министра к войне ну никак не может быть готова.
– Ваше величество, – «альбионскую» шпильку англоман в отставке Орлов заметить нужным не счёл, – Ливония состоит под прусским протекторатом. Вступление войск наших…
– Оставь, князь! – махнул рукой василевс. – Что они нам сделают? Великий Буонапарте – не нынешним карлам чета! – дважды пытался, да ничего не вышло. Один портрет и остался… Пруссаки нам по гроб жизни обязаны, да и с Веной сейчас не в ладу, австриякам же наша дружба после унгарского мятежа ох как нужна! Значит, не стакнутся, не сговорятся. Франция далеко, да и второго Буонапарте там не наблюдается. Англия? Эти привыкли чужими руками воевать, а кто на сей раз станет? Брат же мой Иоганн в одиночку нам не враг. Кто его родителя от того же Буонапарте трижды спасал, а? Кто в восемьсот десятом семью кайзерскую в Хотчине приютил?
– Вот того-то он нам и не простил, – пробормотал князь Сергий, но расслышал его только Тауберт, – и не простит.
– Даже не пикнут! – пристукнул кулаком по расстеленной карте Арсений Кронидович. – Проглотят. Как с Валахией. Уж как кричали, как кричали! А чем кончилось?.. Как мы сказали, так и вышло! Давеча мы Европу слушали, а теперь хватит. Их пора нас слушать настала. Те земли нашими были, князья володимерские крепости закладывали, с местных дань-выход брали, уж после татарского лихолетья всё потеряли! Да и государь Кронид Васильевич, великий василевс, назад бы у орденов землю копьём взял, кабы лехи со свеями не вмешались… Сколько мы с тем же послом ливонским сиживали, сколько разговоров говорили, а воз и ныне там. Указа о равноправии как не было, так и нет, в торговых делах требуют свидетельства латинского епископа о добронравии, к тому же…
Тауберт переглянулся с Орловым. Василевс оседлал любимого конька и говорить об этом мог очень долго.
– Ваше величество, – не стал дожидаться военный министр. – Всё равно сил, сосредотачиваемых для производства сей демонстрации, сугубо недостаточно. Один армейский корпус, а наступать ему, в случае надобности, по одной-единственной дороге, что почти сразу в Анксальтскую гряду упирается!
– А как же надо, князь? – выпрямился василевс.
– Потребно самое меньшее два полнокровных корпуса, – непреклонно сказал Орлов. – И наступать с запада и юга, как в своё время Кронид Васильевич, Млавенбург – в те поры Млавенец лешский – обратно взявший. Не только Второй армейский, но ещё и Четвёртый, в Менске располагающийся. Второму корпусу придать Девятнадцатую пехотную дивизию, из Седьмого армейского взяв; Четвёртому – Двадцать вторую. А также…
– Опомнитесь, князь! – Василевс перешёл на «вы». Плохой признак. – Два усиленных корпуса! Десять дивизий, ежели с кавалерийскими считать! Да мы против османов меньше выставляли! В Закапказье крепости одной бригадой берут! А тут против нескольких биргерских рот – десять дивизий! То-то Эуропа посмеётся, то-то порадуется! Ай да русский медведь, как же он маленькой-то Ливонии боится, у коей и армии-то своей, считай, нет, ополчение да милиция по образцу федератов американских…
– У них протекторат прусский, – вступил Тауберт. – Две дивизии, в Млавенбурге и в Ревеле…
– Не станет брат Иоганн рисковать, – непреклонно отрезал василевс. – Что штык наш не затупился, то Унгария всем показала. Не нужно никаких двух корпусов. Хватит вам и Второго! Девятнадцатую дивизию, раз уж так настаиваете, дам. И гвардионцев, – добавил он вдруг со щедростью. – Гренадерский полк полковника Росского пусть сходит, а то с Капказа давно уж вернулись, застоялись. Пусть хоть по Млавенбургу промаршируют при всём параде, только не будет того… Струсят ливонцы, сунутся к пруссакам, а те отмолвятся, дескать, то дело внутреннее, его в Млавенбурге решать надобно. Вот и будет нам к Рождеству Указ о равноправии, а по весне – Балканы. Довольны ли вы теперь, господа?