– Я тоже, а жаль.
– Чьим бы сыном ни был Анэсти, Эрнани Последний родился королем, а его худородность только порадовала бы взъевшуюся на демонские отродья Церковь.
– И все же имя лаикского затворника настораживает. Оно не более чем штрих, но штрихи создают рисунок. Давайте исходить из того, что этот Диамнид и есть проживший свои годы Эрнани. Я не могу доказать свою правоту, даже взломав гробницу, – все черепа похожи, но другие объяснения меня не устраивают. Вы слушаете?
– Да, но у меня кончился шадди.
– Это легко исправить, – заверил кардинал и полез в бюро за очередной приправой. Туда же устремилась и кошка, вышло смешно.
– Альбина! – Гнев кардинала был чудовищно лицемерен. – Бесстыдница… Сударыня, вы помните, как сын Алана отказался от отцовского титула?
– Нет, с чего бы?
– В самом деле, – согласился Левий, – с чего югу помнить о севере? Ричард Горик сказал единоутробному брату: «Я еще не искупил ошибки отца, а тебе искупать нечего. Надор твой по праву совести». Совести, сударыня!.. Женевьев Окделл-Ларак более чем резко поддержала старшего сына, хотя была горячо предана первому мужу и…
– Я знаю, что Женевьев едва не вцепилась в лицо Франциску.
– И спустя много лет, по сути, согласилась с приговором. Конечно, женщины часто смотрят глазами своих мужчин, но Гвидо Ларак к тому времени был мертв, так же как и Алан Окделл.
– Женевьев могла винить Алана в том, что с ней сделал Франциск. С нами… С женщинами это случается. Графине Окделл с детьми еще повезло, будь Франциск Оллар Фридрихом Железным, он бы убил и семью, Женевьев должна была это понять.
– По-вашему, герцогиня, хорошенько поразмыслив, отомстила казненному мужу за счет сына? Конечно, я не знаю, что творилось в головах всех этих людей, но почему бы не судить о них, исходя из представления о природе человеческой и из того, что доказано? Например, из последнего разговора Алана и Рамиро, который мог слышать и Гвидо Ларак. Мне попалось несколько свидетельств, правда, с чужих слов. Все они сходятся на том, что Окделл спросил и Алва признался в убийстве. На мой взгляд, лучшего доказательства того, что Эрнани был жив, не найти. Корица или кардамон?
– Мне нравится ваша логика. Корица.
– Так и будет… Итак, король где-то прячется, Франциску объявлено, что Эрнани мертв. Теперь попробуйте представить себя Рамиро Алвой. Город сдан. Вы ранены в голову, устали и едва держитесь на ногах. Рядом с вами новые союзники. Вы вместе дрались, что уже немало, но вы им еще не свой. И тут появляется знакомое лицо, Алан Окделл, к которому вы расположены и который расположен к вам, иначе с чего бы Повелителю Скал бегать по стенам в тревоге за «полукровку»?
– Вы, Рамиро, то есть вы, ваше высокопреосвященство, вряд ли могли это знать…
– Я увлекся, вы правы. Поиски Алвы – свидетельство для нас, но у Рамиро наверняка были свои причины доверять Окделлу. Вы отгоняете людей Франциска, протягиваете руку. В ответ вам бросают обвинение в убийстве. Вы можете оправдаться, но вокруг враги вашего короля. Что будет с ним, если они услышат? Что будет с вашей женой? С Шарлем Эпинэ? И вы громко и отчетливо признаетесь в убийстве, наспех придумывая, как выпроводить Окделла, не дав ему наделать глупостей, только вас уже не слушают. Мститель выхватывает кинжал, а вы слишком устали и слишком доверяете, чтобы успеть уклониться…
– Сколько вам лет, ваше высокопреосвященство? Четыреста тридцать?
– Пятьдесят шесть. Я не бывал в Кабитэле, если я правильно понял ваш намек.
– Тогда покажите ваш гороскоп, – усмехнулась Арлетта.
– Не раньше зимы. Он мне не нравится, и я не намерен идти у него на поводу.
– Тогда что, по-вашему, было дальше? Не с Аланом, с Эрнани.
– Только то, что могло быть. Думаю, Франциск быстро понял суть затеянной Рамиро интриги, но не подал виду. Оллара устраивали умерший за него Алва и убитый Алвой король. Не берусь сказать, где скрывался Эрнани и как его нашли. Франциск мог разговорить Эпинэ, кто-то мог проследить, да и в Эрнани могли проснуться гордость или чувство долга. Я уверен, что старый король встретился с новым и они заключили договор: Эрнани остается в Талиге, в танкредианской обители, и занимается своими любимыми рукописями, Франциск правит страной, а Эркюль Сэц-Придд не правит ничем. Эрнани пишет Эсперадору и бывшей жене: он не собирается возвращаться, но если Эркюля решат короновать, он, Эрнани Одиннадцатый Ракан, лично подтвердит свое отречение в пользу Франциска и обвинит супругу в неверности. Письма отправляются к фок Варзов, который, как и было оговорено, ждет в Агарисе вестей от своего государя. Старику остается довести волю Эрнани до Эсперадора и вернуться в Талиг к уже двум королям. И к новой службе. Что скажете, сударыня?
– Ничего. – Арлетта зачем-то перевернула свой собственный гороскоп. – Пока ничего… Добавьте к своим вопросам. Нынешнему герцогу Алва в первой половине 388 года астрологи ничего выдающегося не обещали, однако в это время случилось нечто… определившее всю его дальнейшую жизнь.
– Спрашивать вас о подробностях, видимо, не стоит.
– Вы правы. Как вам моя история?
– Я ее продолжил, – приосанился Левий, – вернее, постарался продлить послевкусие. Альбина, подвинься! Прошу вас.
Там, где сидела кошка, бумага была теплой и к ней прилипла рыжая шерстинка. Когда кошка спит на письмах, это всегда уютно. В Рафиано жили кошки, в Сэ – нет, но исправлять это уже Франческе.
– Сударыня, я жду приговора.
– Я не супрем, – возмутилась Арлетта, поднося к глазам бумагу.
«Оскорбленная Ворона улетела, – злорадно сообщал его высокопреосвященство. – Пчелы и шмели вновь взялись за свое дело. Ромашка болтала с Ветром, в ветвях чубушника весело щебетала Ласточка, но Малиновка молчала. Это заметили не сразу, просто поняли – что-то пропало. Что-то, без чего стало грустнее. Первым догадался Шмель.
– Малиновка, – спросил он, – почему ты молчишь?
– Мне не хочется петь, – ответила нахохлившаяся Малиновка.
– Почему? – забеспокоилась Ромашка. – Ты заболела?
– Нет… Просто я не морискилла и не соловей… И я ничего не знаю о музыке.
– Ерунда, – сказал Шмель, – ты знаешь о ней все, что нужно, потому что без твоей песни стало хуже.
– Вы так говорите, потому что не слышали морискилл и соловьев. Их здесь нет, но меня это не делает лучше.
– Постой, – пропыхтела, вылезая из своего укрытия, Жаба, – ты хочешь сказать, что поверила этой Вороне?
– Она говорила правду, – тихо сказала Малиновка, – я больше не должна петь.
– Глупости! – прощебетала Ласточка. – Забудь и пой! Я же пою…
– Ты – другое дело… Ты понимаешь в музыке, ты много летаешь и даже зимуешь в Кэналлоа.