Наскоро оглядеться, пихнуть по склону кстати подвернувшуюся бочку – и к угловому дому. Прыжок с упором на выступающий из стены камень… Теперь ухватимся за каменный посох – и в нишу, в гости к какому-то святому. Для моряка – шутка, для горца – полшутки…
Стражники появились почти сразу, с обеих сторон. Из своей ниши Руппи видел отблески фонарей и слышал топот, тяжелое дыханье, возню, приглушенную ругань. Кто-то шарил вдоль берега, кто-то пробежался вдоль домов, кто-то нашел лишние плащ и шляпу, о чем и доложил начальству. Начальство в восторг не пришло.
– Вот ведь… – внизу смачно сплюнули, – доквакались…
– Кто б сомневался! – угрюмо согласился воистину боцманский бас. – Вчера с рук сошло, а сегодня – нарвались.
– Кабы только они одни… – проворчал «плеватель». – Принц за своих дружков все жилы Зануде вымотает, а он – нам. Что там, Мурхен?
– Ничего, господин сержант… В обе стороны – ничего. В Эйну он сиганул, не иначе.
– Похоже, – подтвердил «боцман». – Куда еще моряку сигать, как не в воду? Да и плеснуло, как мы подбегали. Здорово так плеснуло…
– Думаешь, моряк?
– А кто еще? Выпил, наслушался – и за шпагу… Шел за ними, видать, от самой Суконной, пока место не глянулось…
– Не мог в парке их положить, вражина…
– Вряд ли он думал о твоем жалованье, старина, – вступился за наследника Фельсенбургов «боцман», – а место, чтоб кого успокоить, подходящее. Сам бы выбрал, да служба не та. Что делать будем?
– А что тут сделаешь? Если б кого попроще кончили, а тут целый барон, да и капитан Боргут на все кабаки знаменит. Попробуй не узнай!
– И пробовать не стану, – отрезал сержант. Раздалось характерное бульканье. – Значит, решаем: покойников по домам, а сами – к Зануде на доклад. Так, мол, и так… Шли господа домой, да не дошли. Кошельки целы, в ручонках – шпаги. Угощайся.
– Угу… Ловко он их. В сердце ткнуть не баран чихал. Не иначе – офицер, из боевых… Кто попроще, с ножом бы полез.
– Как бы не с табуретом. Мне свояк говорил, Макс в «Прилежном червяке» за табурет давеча схватился, едва оттащили. Помнишь Макса, носатый такой, до боцманмата на Северном дослужился?..
Голоса стали отдаляться – сержанты отправились блюсти и проверять. Внизу остались трупы и при них кто-то с фонарем. Лейтенант взъерошил волосы, потом постарался запахнуть воротник и выругал себя последними словами. Теперь, когда схлынул азарт, до Руппи дошло, что мимолетное удовлетворение имеет не лучшие последствия, первым из которых стал сорванный план. Стража просто обязана озвереть, и не потому, что жаждет изловить убийцу, – в том, что тот прыгнул в реку, сомнений, похоже, нет. Сержантам надо оправдаться перед начальством, а столичный комендант граф фок Гельбебакке прозвище Зануда носит с полным правом.
Если молодой человек без плаща и шляпы, но со следами крови на одежде сунется в Большие Дворы, он не уйдет дальше первого караула, а караулов сейчас будет, что ромашек на лугу. Ворота вот-вот запрут, да и разгуливать по городу в таком виде – глупость несусветная. Остается вплавь вернуться в предместья и проскользнуть к мастеру Мартину. Или… у первой же рогатки назвать свое имя, и пусть провожают в особняк Штарквиндов. В конце концов, дуэли, спасибо спасавшей очередного урода Гудрун, уже год как не под запретом, а свидетель ссоры только один. Наследник Фельсенбургов, вступившийся… ну, допустим, за доброе имя принцессы, над которой смеялись двое… э-э-э… покойников.
Странно все же вышло с последним ударом, словно он увидел чужое движение за мгновение до его начала, а фокус Бешеного сработал! Вальдесом надо родиться… Вальдесом можно стать?! В Придде у них с Арно так ни разу и не получилось, но в том танце не было смерти…
– Мерзнешь? – посочувствовали внизу, и лейтенант схватился за шпагу прежде, чем понял – спрашивают не его.
– Мерзну, – весело подтвердил кто-то, – я ж тебе не покойник.
– Ну так погрейся! Слушай, может, монаха к ним кликнуть? Они дрыхнут, кошки серые, а эти в Закат без подорожной шпарят. Да и родичи, как заявятся, оценят… Ну, что позаботились…
– Оно б неплохо, только сидеть тут, с ними, кто будет?
– Да я и посижу. Сапоги жмут. Только не забудь сказать, что благородных кончили.
– А то я монахов не видел. Ну, на дорожку!
Очередное бульканье, топот, тишина и холод. Не смертельный, но противный. Как же муторно стоять и мерзнуть. Не на вахте, а по собственной глупости, потому что признаваться, что ты в Эйнрехте, нельзя. Тебе не будет ничего, кроме очередных убийц, но бабушка с ними совладает не хуже, чем она. Тебе не будет, а вот Олафу…
Руперт любил грозную Элизу, хоть и побаивался, но Кальдмеер и в обычное время значил для лейтенанта больше всех семейных чаяний. А уж теперь… Шляющиеся по мещанским кабакам высокородные лгуны готовили столицу к чему-то небывалому. Будь кесарь здоров, он бы воздал каждому по заслугам. Будь кесарь здоров, Фридрих позволил бы Бермессера если не повесить, то с позором прогнать, но когда в любую минуту может встать вопрос о наследнике, принц разбрасываться сторонниками не рискнет. А бабушке нужно, чтобы от Неистового затошнило всю Дриксен. Элиза Штарквинд позволит регенту расцвести пышным цветом, а потом соберет ягоды… В том числе и с могилы Олафа.
Проклятье, ну почему малыш Ольгерд до сих пор не говорит? Как бы бабушка ни мечтала увидеть на троне дядю Иоганна, она не замахнется на здорового наследника, но тот, увы, обещает вырасти дурачком. Кесарь не может быть слабоумным, это закон. Если Ольгерда призна́ют безнадежным, великим баронам придется выбирать между Зильбершванфлоссе, Штарквиндами и Фельсенбургами, вернее, между Фридрихом и дядей Иоганном, за которым пойдут армия и флот. Могут пойти, если Бруно объединит Марагону, а моряки увидят во Фридрихе не просто придурка, но кровного врага.
Смерть Олафа нужна обеим партиям, а жизнь… Всего лишь Дриксен и адъютанту, которому неплохо бы наконец предпринять что-то осмысленное. Скажем, поймать незадачливого вора с крючьями и воспользоваться отобранным инструментом. Но воры существуют не для того, чтобы в нужное время попасться под руку. Ему и так везет, как может везти только любовнику ведьмы, правда, изрядно замерзшему. Руппи осторожно растер затекшие руки и поудобней оперся на мраморную спину. Внизу, подтверждая свое присутствие, сопел караульщик. Оглушать и тем более убивать делающего свое дело человека было не только подло, но и глупо. Удирать темными улицами в расчете на то, что служака не погонится, – тем более. Оставалось стучать зубами и ждать, что Фельсенбург и делал.
Когда-нибудь покойников заберут, а он вернется к матушке Ирме, сядет у огня, позволит хозяйке поахать над дракой из-за «чернявенькой», умоется, потом сменит одежду, выпросит веревку и прогуляется по крышам, потому что наземные прогулки до добра не доводят. Правда, в родной дом по верхам не доберешься, но не все же обитают в Липовом парке…