— Братьев я не помню. Даже лиц, — сказал чистую правду Жермон и добавил, выдавая действительное за желаемое: — Лучше стать торским генералом, чем столичным не поймешь кем, так что мне со всех сторон повезло. Господин маршал, разрешите выступать.
— Сейчас выступишь, — пообещал фок Варзов. — Не вертись. Не будь Куртиса, мы б сейчас ругались, так что время есть. Закатные твари, ну не могу я тебя просто… выгнать к Хербсте. Не могу, и все. Эй там, на террасе, кто-нибудь! Вина принесите.
— Лекарь…
— К кошкам!.. Я должен попросить у тебя прощения. За то, что встретил как мерзавца, и за то, что сейчас с Бруно жилы мотал… Знаю, что дурная примета, но лезть под пули, не поняв друг друга, хуже. Я ведь не только твоего страха боялся, у меня и свой был. Что, если это Доннервальд — обманка, а у Печального языка вся армия полезет…
Ответить Жермон не успел — вошел адъютант с запыленными бутылками. Приказания маршала Запада всегда исполнялись немедленно, а советник мариенбургского магистрата держал неплохой погреб.
Уверенность в себе составляет основу
нашей уверенности в других.
Франсуа де Ларошфуко
1
Сиди под столом собака, Марсель ее бы сейчас дразнил или кормил, но собака не сидела, а вникать в умные разговоры было лень. Когда дойдет до дела, оно все равно пойдет не так, зато что-нибудь да придумается. Надо только рассмотреть то, что нужно запрячь, вблизи. И запрячь.
Если ложишься к завтраку, вставать к раннему обеду — издевательство. Наследник Валмонов зевнул и покосился в ближайшее зеркало. Зеркало предъявило приятного кавалера в дорожном платье. Особенности кэналлийского кроя и стянутые на затылке прямые волосы Марселю нравились все больше, а мода… Гайифе пора научиться проигрывать не только на войне, а строгость и целесообразность в мужском костюме более чем уместны. Разумеется, если ты не кривоног и не пузат; хотя пузо такого калибра, как у батюшки, не утопить ни в каких пелеринах, следовательно, его надо выставлять напоказ. Горделиво. Виконт зевнул еще раз и покаянно глянул на сидевшую возле окна хозяйку — та даже не заметила. Рокэ, с которым Валме после обеда куда-то отправлялся, вперил загадочный взор в зеркальные глубины. Представить, что Ворон созерцает собственный воротник, виконт не мог — не хватало воображения. Видимо, в зеркале сидел кто-то, простым смертным не видимый.
В соседнем зале звенели посудой слуги. На подоконнике тергал воробей. Тикали часы с оленями. Делать было совершенно нечего, и Марсель решил послушать нагрянувшего ночью Рафиано, тем более что экстерриор помянул его самого.
— После появления виконта Валме, — предположил государственный муж, — кардинал мог догадаться, куда вы исчезли и с чьей помощью. Более того, он мог счесть, что вы послали ему своеобразное предупреждение.
— В известной степени так и было, — охотно признался Ворон. — Кардиналы в подавляющем большинстве люди умные, им по силам разгрести очень много куч. Как и нагрести. Я не мог оставить его высокопреосвященство в совершенном неведении относительно выходки моих родичей. Если б ныне покойный молодой человек узнал об этом до того, как упокоился, в городе произошло бы много неприятного.
— Именно поэтому мне нужны четкие указания сейчас, а не в Алате. — Таким сварливым Рафиано виконт еще не видел, хотя он его вообще давно не видел.
— Ну и зачем? — не выдержал виконт и тут же заработал молнию из папенькиного левого глаза. Марсель в силе Молний и прочих Скал разуверился, еще будучи послом Ургота, и не испугался. — За глаза только Манрики женятся. Возьмите Фельп. Господин Первый маршал приехал, посмотрел и всех пристроил к делу — и корабелов, и адмиралов, и киркорелл. Даже дукса ушастого. Но до приезда о киркореллах и ушах он ничего знать не мог, так зачем было заранее думать? Нет, если вам нравится…
— Нравится, — подтвердил Гектор Рафиано. — К тому же то, что на самом деле важно, мы большей частью обсудили, пока вы изволили сперва развлекаться, а потом — отдыхать. В целом же вы правы. Все, что бывает решено, может быть изменено.
— Все, кроме цели, — уточнил папенька. — А что до Фельпа, то без должных полномочий делать там было нечего.
— Да уж, — кивнул Ворон. — Много бы я навоевал с этими дуксами, и, главное, быстро. Так что, господин экстерриор, прошу вас не стесняться в средствах. Алат должен отдать все, что у него есть. Все.
— Панцирные витязи на берегах Хербсте, — батюшка смаковал слова, как лучший сыр, — такого Дриксен еще не видела. Скоро «гусь» поймет, насколько приятней смотреть, как вырывают чужие хвосты.
— Мог бы и раньше понять. — В военном платье и без пуза Марсель ощущал себя капитаном, а не дипломатом. — После Хексберг. Бедным птицам там вечно не везет…
— Сложный вопрос. — Рафиано с явным трудом подавил зевок: экстерриор хотел спать не меньше Марселя; так разные причины приводят к одинаковым следствиям, но насколько же приятней не высыпаться из-за хорошеньких девиц. — Не исключено, что кесарь начал думать или вот-вот начнет, а думающий кесарь — это для кесарии большое везение.
— Но не для Талига, — тихо произнесла хозяйка, и Марселю внезапно стало ее жаль.
— Сударыня, — Валме вскочил и поклонился, — величайшим везением Талига являетесь вы…
— Не будьте назойливым, виконт, — внезапно потребовал граф-отец.
— Я назойлив? — искренне удивился промолчавший большую часть беседы сын. — Сегодня? С утра?!
— Последним назойливым гостем в этом доме был Колиньяр. — Графиня Савиньяк слегка улыбнулась. Почти как Франческа.
— Если человек, используя в качестве повода копыто чужого коня, начинает говорить о собственной голове, он назойлив, — Гектор Рафиано поцеловал сестре руку, — а Колиньяры поступают именно так. Увы, назойливость обожает наносить визиты и всегда найдет повод для знакомства.