Чего добивался Бруно, Руппи не понимал. Принц числился сторонником «разумной» войны, предпочитая отвоеванную Южную Марагону призрачной державе от Полночного моря до Померанцевого. Ледяной думал так же. Неудача в Хексберг должна была ослабить позиции «Неистового Фридриха» и, похоже, ослабила, но Бруно не спешил выказывать проигравшему союзнику дружеские чувства, хотя если кто и не был виноват в разгроме, то это Ледяной. Увы, что очевидно моряку, сухопутным петухам приходится объяснять, и не всегда вежливо.
От воспоминаний о парочке подмеченных в ставке Бруно взглядов захотелось схватиться за шпагу, но с кем прикажете воевать среди глубинных провинций? На первый взгляд, с адмиралом цур зее обращаются согласно чину, но Олаф вряд ли свободней, чем в Старой Придде. С той разницей, что фрошеры иногда смеялись. Командовавший эскортом кавалерийский капитан, у которого, словно в насмешку, на лице имелся такой же шрам, что и у Ледяного, смеяться не умел, а его люди брали пример с начальства. Эскадрон целиком состоял из ветеранов, выдрессированных просто до безобразия. Нахохлившись в седлах под своими меховыми накидками, они с угрюмой подозрительностью таращились на освещенную низко висящим солнцем дорогу. Словно засветло разбуженные совы.
Общество то ли охранников, то ли конвоиров не доставляло Руппи ни малейшего удовольствия, но не ехать же в карете, когда умудрившийся схватить простуду пожилой родич трясется в седле? Этого не одобрила бы бабушка Штарквинд, и еще она бы не одобрила, что ее побывавший в плену внук прячется от чужих глаз. Ты чист? Так веди себя как ни в чем не бывало, а если кто-то усомнится в твоей правоте, отвечай. Шпагой. Наследник Фельсенбургов так и поступал. Он даже сдружился с двумя кавалерийскими лейтенантами, хотя тем было далеко не только до Зеппа, но и до оставшегося за Хербсте виконта Сэ.
Новым знакомцам явно льстило расположение королевского родича, но сейчас Руппи был один. Рихарда отозвал капитан, а Максимилиан находился в дозоре, то есть тащился впереди отряда, распугивая ворон, если те, паче чаяния, объявлялись на пути.
Воро́ны оказались легки на помине. Немалая стая с громкими воплями сорвалась с черных лип, и почти сразу же Руппи разглядел впереди темные пятна и струйки дыма. Очередное селение, где, судя по всему, предполагается заночевать.
— Зюссеколь, — с явной радостью объявил расставшийся с начальством Рихард, — как раз по пути. Постоялый двор там большой и приличный.
— Я правильно понял, что мы дальше не едем? — уточнил Руппи и признался: — Я бы не прочь проглотить что-нибудь горячее.
— Мы возьмем колбаски, — подхватил Рихард. — По две порции славных свиных колбасок и горячего вина.
— Годится, — кивнул Фельсенбург, и тут вечерние слоистые облака рассекло, точно ножом. Нестерпимо сверкнуло весеннее солнце, засеребрились, засверкали крохотными бриллиантиками подхваченные ветром снежинки.
— Догоняй, суша! — Руппи сам не понял, как дал шпоры коню. Приведенный из Фельсенбурга серый в яблоках зильбер [4] прыгнул вбок и наискось, обходя едва тащившуюся кавалькаду, и припустил роскошным галопом. Рихард бросился догонять. Лошадь у кавалериста была достойная, и ездил он выше всяческих похвал, но Фельсенбурги тоже не в лесу родились. То есть, конечно, в лесу, притом в еловом, но это не мешало им управляться с норовистыми лошадьми и ходить под парусами.
Двое подхваченных нахлынувшей радостью всадников неслись на запад, к убегающему горизонту, и вместе с ними мчалась шалая солнечная полоса. Руппи был счастлив и слегка пьян от скачки, солнца и внезапной синевы. Все шло просто чудесно! Он исполнил наказ фок Шнееталя и спас Олафа! Он свободен! Его конь — лучший в мире! Они скачут навстречу весне!!!
Радость не иссякла даже при виде возвращавшегося дозора. Капитан Роткопф не мог не отправить в Зюссеколь разъезд… Бедняги! Как это скучно — плестись рысцой и всех подозревать.
— Ну что, господа? — жизнерадостно осведомился Фельсенбург. — Вы обнаружили в деревне резервную армию Ноймаринена?
— Нет, — рассмеялся возглавлявший разведчиков Максимилиан, — более того, флота Альмейды я тоже не нашел, так что места на постоялом дворе нам хватит. Правда, болтались там какие-то парни при обозе с пивом. Ну и рожи! Наверняка разбойники, только это дело местных властей, а не армии… Зато, Руперт, готовьтесь. Мы встретили гвардейцев с гербами фок Штарквиндов. Их послала герцогиня.
— Герцогиня фок Штарквинд? — переспросил Руппи, понимая, что происходит нечто скверное. К тому же выводу пришло и солнце, предательски юркнувшее в облачные одеяла. Сразу стало неуютно. Леворукий бы побрал эти тучи… Лучше честное ненастье, чем короткие проблески, — после них серятина становится нестерпимой.
Максимилиан тоже поскучнел.
— Герцогиня фок Штарквинд желает, — объявил он, — чтобы вы с личным эскортом немедленно скакали в Фельсенбург.
2
Дикон все же заставил себя заняться Фердинандом. Инспектируя Багерлее, нельзя не посетить важнейшего узника, как бы он ни был неприятен.
— Фердинанд Оллар подавал жалобы или прошения? — уныло осведомился молодой супрем у коменданта. Перт обстоятельно доложил, что нет, не подавал. Оллар вообще никаких хлопот не доставлял и не доставляет. В храм не ходит, на встречах с должностными лицами не настаивает, писем не пишет, от еды и прогулок не отказывается, на здоровье не жалуется. Очень хороший узник, прямо-таки образцовый, всем бы быть такими…
Ричард с трудом подавил удивление, но потом сообразил, что мир Перта ограничен стенами Багерлее. Если заключенный не капризничает, не болеет и не пытается сбежать, комендант им доволен. Служака слишком туп, чтобы оценить опасность, которую представляет низложенный монарх самим своим существованием. Живой Фердинанд — это повод для войны, по крайней мере, в глазах Ноймаринен, Бергмарк и косной провинциальной знати.
Дикона все сильнее беспокоило молчание Рафиано, Гогенлоэ, фок Варзов, Фукиано и других вельмож, которым сюзерен написал еще в середине зимы. Ответил только Эмиль. Маршал Юга коротко уведомлял, что единственное, что он с радостью предложит агарисскому ублюдку и переметнувшимся к нему ублюдкам талигойским, это веревка. Когда Альдо протянул Ричарду распечатанное письмо, юноша едва не провалился сквозь землю от стыда за казавшегося честным и умным человека.
Сюзерен ни словом не упрекнул Повелителя Скал, предложившего разослать олларовским маршалам и генералам высочайший эдикт о полном прощении в случае перехода на службу законному повелителю, но Дикон не собирался уклоняться от ответственности, о чем и сказал. Альдо невесело рассмеялся. Стало еще горше, а утром пришло известие о Надоре… Юноша понимал, что пересохшее озеро никак не связано с предательством того, кто казался другом, но две беды словно бы слиплись. Воспоминание об Эмиле тянуло из памяти то, что хотелось забыть, а запертое в Багерлее ничтожество давало Савиньяку повод к смуте.