— Меня спас адмирал цур зее, — непререкаемым тоном уточнил Руперт, стараясь не думать о замершей на гребне холма смерти. — Прежде чем снова уснуть, капитан рассказал, что убийц было около десятка. Половине удалось сбежать, половина погибла на месте. В них опознали «обозников», замеченных на этом же постоялом дворе. Мерзавцы покинули гостиницу сразу после отъезда дозорных. Якобы на какую-то ярмарку.
— Я осмотрел место нападения и трупы вместе с капитаном. — Об убийцах Генрих говорил охотно, не то что о Ледяном. — Можно не сомневаться, что стреляли по двум целям: по карете и по вам. Те, кто бил по карете, удрали сразу же, как разрядили мушкеты. Остальные задержались и попробовали довести дело до конца. Вас спас смерч и драгуны Роткопфа. Они бросились на холм, рискуя и конями, и собой…
Генрих вновь сморщил лоб, подбирая слова. Он был старше оставшегося в Талиге бергера и не был бароном, но тоже ничего не забывал, никому не верил и все проверял лично. Кроме того, он любил маму, потому бабушка и отправила его в Фельсенбург.
— Убийцы бросились бежать к лошадям, — рассказ служаки в точности повторял рассказ Роткопфа, — но не успели. Двоих застрелили драгуны, остальных хотели брать живьем, но помешал смерч. Он обрушился на беглецов, а когда стихло, остались только трупы. Все четверо задохнулись. Я такого, признаться, еще не видел. Тела окоченели, рты забиты ледяной крошкой, лица посечены в кровь…
«Пусть приходят, я с ними станцую. С ними можно танцевать. Сейчас можно… Один танец, только один…» Один танец — танец смерти и снега, он не почудился. Значит, было и все остальное — красное солнце на черном стебле, голубые глаза, вскинутые к небу руки. Она вернется, ведь она обещала…
— Сбежавших не нашли? — Солнечный луч на щеке… Как все-таки хороша жизнь, особенно весной!
— Ищут, — Генриху было не до зайчиков, — да без толку! Разве что пару брошенных повозок нашли в каком-то овраге. Никакого товара в них, понятное дело, не было. Господин лейтенант, они знают, что вы ранены и ранены тяжело. Это очень хорошо. Врач отправится с нами до Фельсенбурга. За трактирщиком мы приглядим. Нужно, чтоб о вашем выздоровлении узнали как можно позже. Адмирал цур зее с этим полностью согласен.
— Да? — как можно спокойнее переспросил Руппи. — В таком случае он, без сомнения, это подтвердит.
— Разумеется. — Генрих положил на стол еще одну бумагу, на которую немедленно прыгнул солнечный зайчик.
— Руппи, — раньше Руперт видел этот косой твердый почерк лишь на приказах и рапортах, — тебе следует отправиться в Фельсенбург и не покидать его, пока не прояснится ситуация в Эйнрехте. Соберись с мыслями, запиши то, чему ты был свидетелем у Хексберг, заверь свои показания и переправь госпоже Штарквинд. Будь осторожен — ты не в море и даже не в Старой Придде. Жди известий, не покидай Фельсенбурга и не верь переданным на словах известиям и приказам, особенно моим. Сожалею, что был вынужден уехать, не дожидаясь твоего пробуждения, но мы и так потеряли много времени. Надеюсь на твое благоразумие и понимание…
— Когда мы выезжаем? — Обида была несправедливой и детской, поэтому Руперт ее проглотил.
— Через два или три дня. — Ожидавший бури Генрих перевел дух. — Рана…
— Я помню, — огрызнулся Руперт. — Мундир можешь убрать, я буду умирать столько, сколько потребуется. Могу даже исповедаться.
3
Нельзя сказать, что Валме был бесконечно далек от кардиналов. Видел он их — и покойного Сильвестра, и урготского Луку, и Левия, что милосердным воробьем скакал по запакощенной до полной Раканы Олларии, но одно дело — со скуки раскладывать пасьянс, и совсем другое — засесть за вьехаррон с высокими ставками.
— Его высокопреосвященство уделит вам четверть часа, — объявил тоненький ангелоподобный монах с четками. Тот самый, спасенный благими силами вместо слишком святого Оноре. — Его высокопреосвященство на балконе кормит птиц.
— Это богоугодно, — восхитился Марсель, удержавшись от вопроса, уж не знаменитого ли нохского ворона подкармливает столп церкви. Белокурый смиренник опустил очи долу и, перебирая плохонькие жемчужные четки, скользнул вперед по коридору. Бесшумно, как Валтазар или адуан, — Марсель так не умел. Урготский посол зацокал каблуками, стараясь не отстать от монаха и при этом разглядеть внутренности святой обители. Виконт не шибко разбирался в фортификации, но, на первый взгляд, удерживать эти переходы и галереи было удобно. Всяко удобней, чем дворец с его огромными окнами и залами, в которых хоть маневры устраивай.
Балкон, подходящий для кормления птичек и разговоров с послами, в этом здании имелся всего один, и Валме попытался представить дорогу. Заблаговременное изучение диспозиции пригодилось — виконт не ошибся, что наполнило душу неуместной для дипломата гордостью. Монах распахнул неплотно прикрытую дверь и шагнул в хмурый слякотный день, годящийся разве что для кормления пиявок. Тем не менее в дальнем конце балкона что-то прыгало, копошилось и, кажется, даже пищало.
— Итак, сын мой, — обратился его высокопреосвященство к мокрому воробью, — ты просил о встрече? Это для меня неожиданность.
— Это и для меня неожиданность, — не стал скрытничать Марсель, до встречи с Алвой полагавший расплатиться с Валтазаром иным способом.
— Я слушаю. — Кардинал тронул эмалевого голубя и едва не наступил на живого и наглого. — Говори, сын мой.
— Моя просьба покажется вам странной, — предупредил Марсель, — и, вероятно, кощунственной… Вчера поздно вечером я… м-м-м… посетил храм Домашнего Очага и имел сомнительное удовольствие созерцать местное привидение. Я хочу подарить его одному собирателю редкостей, а заодно — выиграть пари.
— Святая эсператистская церковь пасет и охраняет заблудшие души, однако призраки, привидения и прочие сущности, отринутые как Создателем, так и Врагом, находятся вне ее компетенции. — Для человека, только что узнавшего об исчезновении решающего довода в переговорах хоть с Альдо, хоть с Савиньяками, кардинал держался изумительно. — Обитающий в храме Домашнего Очага Валтазар не является собственностью Церкви и, следовательно, не может быть продан или же передан в дар.
— Я понимаю, — кивнул свежезавитыми локонами Валме. — Это весьма тонкая материя, как, без сомнения, сказал бы мой предшественник. Весьма.
— Не имеешь ли ты известий от маркиза Габайру? — Кардинал был само участие. — Его здоровье и возраст вызывают у меня серьезные опасения.
— Маркиз хорошо перенес дорогу. Разумеется, когда я говорю «хорошо», я учитываю его возраст и многочисленные болезни. К сожалению, Габайру в последнее время стал рассеян. Собственно говоря, второе дело, которое привело меня к вам, связано с этим прискорбным обстоятельством. Мой предшественник позабыл прислать вам обещанную книгу и попросил сделать это меня.
— В самом деле? — Голубые глаза смотрели по-детски открыто. В отличие от Альдо Ракана, кардинал был умен.
— Вот она. — Посол протянул тщательно завернутый в кожу том. — Я отыскал ее с большим трудом. Граф Габайру не упомянул, что книга была отложена, и я искал ее в библиотеке. В посольстве удручающе большая библиотека, а книга все это время лежала в Малой столовой.