– Я к услугам монсеньора, – и без того приветливый мастер превратился в сгусток сияния, – что монсеньор желает?
– Браслет невесты [24] и четыре мужских кольца, – только начав говорить, Дик понял, что ему нужно, – пусть все кольца будут такими же, как мое, но с разными монограммами.
– Господин помнит размеры?
Размеры? У Арно и Альберто пальцы тонкие и длинные, а вот братцы Катершванцы…
– Два кольца меньше моего, а два – больше и намного. И вот еще что… вы можете на тыльной стороне выгравировать одинаковый значок? И на моем тоже.
– О да, – кивнул ювелир. – Что угодно молодому господину?
– У вас есть перо и бумага?
– Как же иначе!
Получив желаемое, Ричард вдохновенно изобразил узор, подсмотренный в одной из книг Рокэ. Юноша не ожидал, что ему удастся с такой точностью скопировать сложный старинный рисунок, но у него получилось. Ювелир посмотрел на своего заказчика с неприкрытым уважением:
– У вас верный глаз и отменный вкус, сударь.
– Этот же узор сделайте на внутренней стороне браслета.
– Какие камни желаете?
– Карасы, но самые лучшие.
– Сколько у меня времени?
– Столько, сколько нужно для хорошей работы, – улыбнулся Ричард.
– О, я не задержу монсеньора ни одного лишнего дня. – Бартолемью отпер ящик бюро и разложил перед Ричардом множество колец и браслетов. – Прошу осмотреть эти перстни и указать подходящие по размерам. А здесь – образцы браслетов.
Ричард кивнул и принялся разглядывать изящные вещицы. С размерами он разобрался быстро, но что выбрать для Айри? Матушка, без сомнения, указала бы на четыре тонких обруча, скрепленных между собой в четырех местах, но Ричарду хотелось подарить сестре что-то знаменующее начало новой жизни – радостной и свободной. Глаза Дика раз за разом возвращались к плоскому кольцу, охватывающему три четверти запястья и застегивающемуся цепочками причудливого плетения, места крепления которых скрывали ограненные камни.
– Этот! – Ричард передал браслет мастеру.
– О! – ювелир закатил глаза. – Кэналлийская работа. Это сложно, но это красиво.
Кэналлийская! Дома будут вне себя, но Айри понравится. И потом, кто же виноват, что кэналлийцы и мориски лучшие ювелиры этого мира. И лучшие бойцы.
– Пусть сложно, – Ричард чувствовал себя словно перед боем, – я заплачу?.
– На заказ уйдет месяц и несколько дней, – объявил ювелир, делая какие-то записи, и добавил другим, неделовым тоном: – Монсеньор собирается в Ноху?
– В Ноху? – Ричарду припомнилось старое аббатство, серые плиты, кровь Эстебана, злой смех Ворона. – Зачем?
– Разве вы не слышали? К нам приехал агарисский проповедник, кое-кто его называет святым. Сегодня он будет спорить с кардиналом. Об этом столько говорят… А как злятся черноленточники.
Черноленточники? Святой из Агариса? Похоже, он не из Надора вернулся, а свалился с Луны.
– Я был в своих владениях, – лучше расспросить мастера, чем выказать себя дурнем перед тем же Вороном, – и вижу, в Олларии кое-что изменилось.
– Не то слово, – мастер Бартолемью обожал болтать с богатыми заказчиками, – все началось, когда епископом Олларии назначили Авнира. Он, может, и добродетельный, но уж больно злой. Его послушать, кто заговорил с еретиком – сам еретик. А как же дело? Как торговля? Где я золото буду брать? Камни?
У моего зятя три корабля, он полгода дома, полгода в чужих землях, есть-пить, покупать, продавать ему надо? Надо!.. Я так думаю, пусть Создатель после смерти решает, что с еретиками делать, а мы просто жить будем.
– А черноленточники, – напомнил Дик, – это кто?
– Это которые пошли в Лигу Святого Франциска. Пока только лают, но как бы кусать не начали! Вы как по улице пойдете, гляньте – у кого бант черный на плече, тот и есть лигист. С нашей улицы в лигу только рыжий Бернис вступил, но он из дурной семьи. Отец его к золоту медь добавлял, его из гильдии выставили, а сам Бернис, по слухам, краденым не гнушается. Авнир всем лигистам отпущение грехов дал, вот он к ним и подался, а по мне – лучше быть честным мастером.
Ричард заверил Бартолемью в том, что полностью разделяет его точку зрения, и вышел. Проделки пройдохи Берниса юношу не волновали, делать было решительно нечего, и Ричард повернул к Нохскому аббатству. Спор между Дораком и эсператистом – это, по меньшей мере, любопытно, это поможет убить время.
2
Интереса к богословию Луиза Арамона не испытывала никакого, но ей был нужен агарисский епископ. Дениза уверяла, что эсператистское благословение заставит Арамону оставить живых в покое, и Луиза выпросила у отца приглашение. Теперь вдова капитана восседала среди ученых мужей, которые пришли оценить доводы спорящих сторон, и дворян, собравшихся поразвлечься, и чувствовала себя ужасно глупо.
Женщин на балконе было мало, и Луиза сразу заметила роскошную черноволосую красавицу, чей нарочито скромный наряд приковывал внимание мужчин посильнее самого смелого платья. Двадцать лет назад вид прекрасной незнакомки вызвал бы у Луизы Кредон злые слезы, сейчас госпожа Арамона лишь усмехнулась. Чужая красота ее больше не оскорбляла, молодость ушла, а с ней и многие обиды. Воспользовавшись случаем, капитанша принялась рассматривать черное бархатное платье очаровательной дамы. Селине пошло бы такое же, но голубое, отороченное синими лентами.
Синее с черной отделкой было бы еще лучше, но для юной девушки это слишком смело. Синее и черное – цвета герцога Алва… Луиза сама себе не признавалась, что смертельно хочет снова увидеть некогда поразившего ее воображение красавца. Капитанша внимательно смотрела вниз, туда, где сидела самая высшая знать, но никого, похожего на Первого маршала Талига, там не было. Зато Луиза увидела отца – господин граф разговаривал с соседом – полным мужчиной с приятным лицом. Кто-то из Приддов?
– Сударыня, – шикарно одетый дворянин небольшого роста с необычайной учтивостью поклонился Луизе, – разрешите представиться. Барон Капуль-Гизайль. Я и моя супруга будем счастливы, если вы соблаговолите присоединиться к нам.
Женщина с удивлением взглянула на маленького барона, разряженного в желтое и коричневое. Капуль-Гизайль? Луиза где-то слышала эту фамилию, но не могла сразу припомнить, где.
– Я очень признательна за приглашение, но…
– Умоляю, ни слова больше! Наши места расположены гораздо удобнее, чем ваше, а моя супруга просто жаждет с вами познакомиться. Она не простит мне, если я не смогу вас уговорить. Если вы откажете, я встану на колени.
Если честно, перед Луизой на коленях стоял один– единственный человек, причем один-единственный раз. Это был просивший ее руки Арнольд Арамона. Вдова капитана улыбнулась господину Капуль-Гизайлю. Во-первых, потому, что барон ей нравился, а во-вторых, потому, что у нее были хорошие зубы.