Последним священника видел капитан Арамона. По словам этого дурака и пьяницы, капеллан Лаик был одет по-дорожному, очень торопился, и с ним вместе был один из унаров. На следующий день лошади, на которых уехали Герман и мальчик, обнаружились неподалеку от переправы через Данар, но всадники как сквозь землю провалились. Прознатчики кардинала обшаривали округу два месяца — ничего, если не считать, что поисками заинтересовались люди кансилльера. Это косвенным образом оправдывало Штанцлера, но никоим образом не объясняло, что же произошло.
Сильвестр предполагал убийство, но кому понадобилось убивать священника и юношу, и как преступники умудрились спрятать тела, что их никто не нашел? В книгах и записях Германа многое крутилось вокруг событий четырехсотлетней давности. Сын Лилианы чуть ли не по минутам восстановил последние дни Кабитэлы. Были там и гороскопы, но Герман пошел дальше Домециуса, отслеживая судьбы потомков Раканов, Алвы, Приддов, Окделлов. Особенно его занимали сгинувший в Мон Нуар внук Рамиро Алвы и… Эгмонт Окделл.
Вряд ли можно списать на случайность, что в Агарисе сходит с ума астролог, копавшийся в жизни Раканов по просьбе наследника, а в окрестностях Олларии в то же время пропадает священник и историк, увлеченный той же эпохой. Только кто мог узнать о занятиях фабианского капеллана, если его штудии стали новостью даже для кардинала? Оставалось одно — шаг за шагом пройти путем Германа, пытаясь понять, что означают пометки на полях старых рукописей.
Сильвестр пригубил остывший шадди, придвинул внушительную книгу и склонился над чертежами, на которые умелая рука нанесла то, что творилось на небесах в миг рождения и в миг смерти пятерых человек. Астрология — не гадание со свечами и не разноцветные картинки, это — наука, в которой все строится на расчетах. Другое дело, что звезды не приказывают, а советуют, и что жизнь человека — это столкновение его воли с судьбой. Небо вытряхивает на новорожденного кучу возможностей, а какие пойдут в ход, зависит от множества обстоятельств. Одно и то же качество может проявиться совершенно по-разному.
Итак, Эрнани Ракан — последний талигойский король. Прожил сорок восемь лет и три месяца. Гороскоп твердил о его проницательности, уме и дальновидности, но слабое здоровье и покладистый нрав более приличествовали отшельнику, чем государю. Дальше шли комбинации и сочетания, которые можно было трактовать и так, и эдак. Небеса грозили покойному королю бездетностью, возможной гибелью первенца между девятью и десятью годами, его же распутством и непочтительностью. Эрнани мог остаться одиноким, но мог и жениться, его ждало неслыханное предательство и столь же неслыханная верность. Король должен был прожить до девяносто шести лет, если б не умер от тяжелой болезни в двадцать два года, в тридцать четыре года и в сорок, но назло всем звездам был предательски убит в сорок восемь, когда небо сулило ему всего лишь изгнание или изнурительную болезнь…
— Ваше Высокопреосвященство, — возникший на пороге секретарь явно побаивался своего патрона, — прибыл маршал Варзов.
— Просите, — кардинал с чувством школярского облегчения убрал фолиант в нижний ящик. Маршал принадлежит этому миру, с ним все ясно и понятно, он будет говорить об армиях Гаунау и Дриксен, мортирах, мушкетах, зимних сапогах. Ему нет дела ни до предчувствий, ни до старых загадок, и он прав — нужно думать о настоящем и будущем, а не о прошлом.
На печати красовались дубовая ветвь и секира. Наль! Кузен приглашал вместе с ним и его приятелями сходить в знаменитую на всю Олларию таверну «Острая шпора» посмотреть петушиные бои. Наль обещал ждать у ворот в пять часов пополудни, так как заходить в дом Алвы выше его сил. Времени оставалось в обрез, и Ричард, отложив письмо, принялся собираться. Петушиные бои восторга у Дика не вызвали, а матушка и Эйвон и вовсе почитали их развлечением «навозников», но эр Август говорил, что нужно вести себя так же, как и его сверстники. Сверстники пропадают в «Острой шпоре», значит, он пойдет туда же. Интересно, знает ли Эйвон, где бывает его сын? Вряд ли. Значит, и об их походе в Надоре не узнают.
Дик взглянул на свое черно-синее отражение, в который раз огорчившись, что не может носить цвета Ариго, и вышел. Кузен предупреждал, что в «Острой шпоре» не было конюшен, но Дика это лишь порадовало. Баловник не только не привык к столичной суете, но и с каждой поездкой становился все более нервным, доставляя своему хозяину прорву неприятных мгновений. Была и другая причина — короткохвостый жеребчик заметно проигрывал в сравнении с линарцами и морисками, на которых ездили молодые дворяне, а Дику не хотелось стать предметом насмешек, тем более, седло и сбруя помнили еще деда Ричарда. Зато платье оруженосца было отменным, его портил только герб Алвы.
Наль быстро оглядел родича, но не сказал ничего, только улыбнулся и представил своих знакомых. Высокий румяный Дитрих Ластерхафт спросил Дика, какой из боевых пород он отдает предпочтение. Ричард замялся, Наль быстро сказал, что нет петухов лучше серых из Тарнау. Кареглазый Леон Дюгуа возразил, что тарнау лучше многих, но до красных из Вернигероде им далеко.
— Только серый! — Наль с возмущенным видом обернулся к Дику. — Ставь на тарнау и никогда не проиграешь.
— Бред, — отрезал Леон, — Ричард, не делайте глупости, не ставьте на серого. И уж тем более на черного или синего. Бойцовый петух может быть только красным! Красный разделает всех!
— Кроме серого, — стоял на своем Наль.
— Надо смотреть не на цвет, а на самого петуха, — рассудительно заметил Дитрих. — Вы б еще сказали, что Ворон всех бьет, потому что у него волосы черные.
— Сравнил!
— А в чем разница? Алва самого Леворукого завалит, а красавчика Асканио можно веником пришибить, а масть у них одна. Я вам вот что скажу, Дик, выбирая петуха, смотрите не на цвет, а на гребень и шпоры. Ну и точный вес узнать не мешает.
Ричард благодарно кивнул, прикидывая, сколько из своих довольно-таки скудных средств придется оставить в «Острой шпоре». Талом или даже двумя он может рискнуть, но не больше. Леон и Наль продолжали свой спор, а Дитрих поучения. Дикон узнал немало нового о том, как выбирают и тренируют петухов, и кое-что постарался запомнить на случай, если кто-нибудь когда-нибудь спросит его мнение.
Когда они добрались до «Шпоры», голова Ричарда шла кругом от красных, синих, пестрых, серых, черных. Слуга в куртке, на которой была вышита петушиная голова, радостно приветствовал молодых господ и повел в глубь дома. Наль, Леон и Дитрих то и дело с кем-то раскланивались, было ясно, что здесь они частые гости. Помещение для боев оказалось большим, куда больше, чем думалось Дику, и представляло собой некое подобие амфитеатра с покрытым желтым сукном возвышением в пару бье [103] посредине. Туда, как пояснил Дитрих, допускались те, кто следит за ходом боя с правом подзадоривания петухов. В центре были проведены линии боя. Вокруг сцены были расставлены скамьи, занятые дворянами, выше и сзади толпились простолюдины.