— Надеюсь, — Рокэ подавил зевок, — иначе зачем бы она была нужна?
— Рокэ, вы соображаете, во что впутались сами и впутали всех?!
— Да, и что?
— А то, что если вы проиграете, а вы проиграете, вас казнят, и даже я вас не вытащу. То есть вытащу, разумеется, но вам придется бежать в Бергмарк, если не дальше. Неужели до вас не доходит, почему Штанцлер в узел завязывался, чтоб всучить вам эти проклятые полномочия?
— А вдруг, — предположил маршал, — он меня полюбил? В его возрасте и не такое случается.
— Рокэ Алва, — почти выкрикнул Сильвестр, — бирисскую саранчу вы не одолеете. Да, вы лучший полководец нашего времени, но именно это вас и губит. Вы всегда брали быстротой, неожиданностью и, уж простите, наглостью и не понимаете, что вам предстоит другая война. Армия, даже самая лучшая, движется медленно. Вам придется махать кулаками после драки и гоняться за тенями.
Если б бириссцы жили на равнине, вы могли бы брать заложников и за каждую сожженную талигойскую деревню сжигать три чужие, но они гнездятся в горах, причем непонятно чьих. Гайифа ясно дала понять, что, если мы сунемся в Сагранны, нас, самое малое, оставят без хлеба. Посол Кагеты разводит руками, Адгемар, несомненно, разразится соболезнующими письмами, а Вараста горит и…
— Я не совсем понимаю, — перебил Рокэ, — Ваше Высокопреосвященство, вы хотите, чтоб я выиграл эту войну?
— Разумеется, но…
— Ну так я ее вам и выиграю.
— Это невозможно. ТАКИЕ войны не выигрывают.
— «Невозможно», — поднял бровь маршал, — глупое слово. И трусливое к тому же. Нынешний урожай пропал, не спорю, но следующий если кто у вас и умыкнет, так честная саранча, а не бириссцы.
— Рокэ, — кардинал со злостью оттолкнул пустую чашку из-под шадди, — вот уж не думал, что придется цитировать вам святые анналы, но «Хвалился лев о победе своей грядущей над царем комариным, и было рычание его грозным, но перешло оно в стон».
— Да простит мне Ваше Высокопреосвященство, но этот лев был глуп. Воевать следует не с комарами, а с болотом.
— Рокэ, Золотой Договор…
— Ваше Высокопреосвященство, клянусь относиться к Золотому Договору, как к восьмидесятилетней девственнице, так что он никоим образом не пострадает. Если вам от этого будет легче, я возьму с собой и сам договор, и запись, которая велась во время Совета, и буду их по ночам класть под подушку. Разумеется, когда буду один.
— Нет, с вами говорить невозможно! Скажите только — у вас есть хоть какой-нибудь план?
— Есть. Выйти из Олларии и дойти до Варасты. — Рокэ прикрыл глаза ладонями и быстро их отнял. — Прошу меня простить, я немного устал.
— Не увиливайте, герцог. Я должен знать, что вы намерены предпринять.
— Поживем — увидим.
— Я начинаю думать, что вы и впрямь свихнулись.
— Только начинаете? Помнится, девять лет назад в этом самом кабинете вы меня назвали сумасшедшим, потому что я решил обойтись без пехоты. Семь лет назад сие почтенное звание было подтверждено из-за того, что я не стал ждать весны, а ударил осенью. Пять лет назад я сошел с ума, рванув через болота, которые кто-то там объявил непроходимыми, а все и поверили. Считайте меня рехнувшимся, мне не жалко, только не мешайте. Война — мое дело и ничье больше.
— Так что же вы все-таки намерены делать?
— Понятия не имею, — пожал плечами Первый маршал Талига, — но что-нибудь точно сделаю.
— Вас ждет монсеньор, — кареглазый офицер был немного старше Дика, — он только что поднялся к себе.
Дик кивнул. Вот и все. Сейчас ему сообщат о болезни матери и о том, что его долее не задерживают. Эр отправится на войну с бириссцами, а оруженосец — в Надор, и вряд ли они когда-нибудь свидятся. Юноша сам удивился тому, как его царапнула эта мысль. Он знал, что будет дальше, а Рокэ — нет, он уверен в победе, потому что никогда не проигрывал. Неужели Ворон не понимает, что его ждет, хотя откуда? И уж точно Первый маршал Талига не станет слушать оруженосца, да оруженосец и не вправе говорить такие вещи.
Проигрыш Алвы нужен для победы над узурпаторами, для того, чтобы на месте дряхлого, стоящего на вранье и беззаконии Талига возродилась Талигойя, свободная, великая, справедливая. А Рокэ пусть бежит в свою Кэналлоа, пусть женится на дочери морискийского шада и играет на гитаре. Алва — не талигойцы и никогда ими не были, их предок, хоть и принадлежал к Дому Ветра, получил надел на самом краю империи неспроста. Короли-Раканы возвысили полукровок, а Рамиро Алва отплатил им за это самым страшным предательством, которое только знали Золотые земли. Алва — проклятый род, они приносят несчастья, поэтому пусть уходят…
Нога встретила пустоту, и Дик чуть не упал. Лестница кончилась, а он и не заметил. Наль прав, когда ругает его за рассеянность — прожить полгода в доме и не запомнить, сколько ступенек ведет на третий этаж… Больше здесь ему не бывать, хотя… Когда Оллария вновь станет Кабитэлой, он сможет вернуться, только в доме никого не будет. Стены останутся, может быть, уцелеют и вещи, но не будет ни Пако, ни Пепе, ни Кончиты, ни Хуана…
Дверь в кабинет была распахнута. Рокэ, одетый по-походному, стоя проглядывал какие-то документы и чего-то жевал.
— Заходите, юноша. — Эр, не отрывая глаз от бумаги, потянулся за пером, что-то зачеркнул, что-то вписал, поставил подпись и бросил документ на стол. — Я получил письмо от вашего опекуна. Кто он вам, кстати?
— Опекун.
— Я понимаю, что не воспитанник. Кем он вам приходится? Дядя? Дед?
— Граф Ларак — дядя моего отца.
— Родичей мужеска пола поближе у вас не имеется?
— Нет. — Дик с возрастающим удивлением уставился на своего эра.
— Что ж, — ни к селу ни к городу заметил тот, — во всем хорошем есть плохое и наоборот. Ваш опекун — отменно вежливый человек, я и слов-то таких не знаю.
Да, Эйвон всегда отличался старомодной вежливостью. Когда он еще не жил в Надоре, отец смеялся, что в дядюшкиных эпистолах можно увязнуть, как в патоке. Прислал бы отец вызов сыну, чтобы вырвать его у Ворона, или нет? И что бы он сделал на его месте?
— Юноша, ответьте мне, — герцог коснулся мизинцем подписи, проверяя, высохли ли чернила, — только честно и без излишнего геройства. У вас болят зубы?
— Нет
— А живот, нога, рука или, страшно подумать, голова?
— Нет.
— Неужели вы скисли от воспоминаний об отчем доме? Не волнуйтесь, вы туда еще долго не попадете.
— Но…
— Вы, кажется, хотели что-то сказать?
— Нет, то есть… Дом тут ни при чем.
— Значит, вы скисли из-за дамы. То есть не из-за самой дамы, а из-за грядущей разлуки. Не переживайте, — маршал скрутил бумагу и сунул в висевший у пояса футляр, — осенью вы вернетесь на белом коне (коня я вам подарю) и в плаще из барсовых шкур, и она вас снова полюбит. Или сделает вид, разницы, впрочем, никакой.