«А теперь – назад!.. Назад! Освободите клинок! Оружие в чужом теле не забывают... Если тело живое...»
Человеческая нога не простынка. Протыкая, рискуешь, иногда – сильно. Твое оружие «связано», ты открыт, а противник может и не растеряться. Валентин, конечно, трус, но все же... Ричард резко отдернул руку, шагнул назад и замер, пораженный собственной удачей. Все было кончено.
Жалко стукнула выпавшая из чужой руки шпага. Спрут покачнулся и неловко осел наземь, зажимая правой рукой пробитое бедро. Алая кровь на пальцах, на кружевах, на мраморной крошке, кровь, пролитая Ричардом Окделлом, а сам он невредим, он даже не устал.
3
Жаль, не удалось оставить на щеке морской твари росчерк. Очень жаль, но раненого или добивают, или перевязывают. Не раньше, чем он признает поражение, так пусть признает!
Ричард ждал, Валентин молчал, на бледном породистом лице застыло рыбье спокойствие, словно ничего не случилось. Если бы герцог Придд признал себя побежденным, потерял сознание, да хотя бы выругался, Дик бы ему помог, но этот тяжелый, зимний взгляд... Еще хуже, чем у Ворона.
Что ж, не хочет признавать очевидное – придется подтолкнуть. И не словами, которых, как назло, не находилось, а сталью. Дикон холодно улыбнулся и поднял шпагу, направляя острие в горло противника. Длинное лицо совсем закаменело, надо же, а казалось, дальше некуда. Рука Ричарда продолжала неторопливое движение, и герцог Придд дернулся, пытаясь то ли отползти, то ли откачнуться, помешала ваза, о которой Спрут позабыл.
Святой Алан, он не просто струхнул, он помешался от страха. Трус не понимает, что Окделл не позволит себе такой роскоши, как убийство Придда! Это не понравится Альдо, это расстроит Катари, и потом, древней крови и так меньше чем нужно. Дикон подвинул клинок еще на волос, еще шаг – и он коснется серого шелка:
– Сударь, успокойтесь. Я далек от того, чтоб лишить Талигойю столь достойной особы...
Окровавленная перчатка судорожно шарит по земле, во время падения шпага откатилась влево, но с перепугу Придд забыл даже это.
– Вы не там ищете, герцог. Надо взять левее, – пусть ищет и даже найдет, у него не будет времени повернуться, – левее, сударь!
Не верит или не понимает? Окровавленная рука натыкается на мраморный постамент, ощупывает его. Вслепую. Светлые глаза вцепились в лицо Дика. Нет, это не столбняк, не страх, не безумие. Это злость. Что ж, Повелитель Скал принимает и этот вызов. Придд опустит глаза! Опустит и может идти на все четыре стороны, хотя куда ему с его ногой.
Скрюченные пальцы царапают мрамор, пора кончать! Он и так дал наглецу слишком много времени. Ричард вынул платок.
– Не стоит мешать старую кровь со свежей. – Нужно обтереть лезвие, отшвырнуть грязную тряпку, шагнуть вперед, приставить клинок к самому горлу и спросить. В последний раз. Приказы сюзерена превыше жизни, но не превыше чести. Он заставит Спрута опустить взгляд, заставит, или...
– Итак, вы окончательно решили покинуть сей бренный мир? – Дикон шагнул вперед, глядя в светлые, злые глаза. – Ваше право, но вы не правы.
Шаг вперед, дикая гримаса на чужом лице, Спрут рывком подается вверх, справа что-то сверкает, резкая боль разрывает небо в клочья, мешает белые облака с черными ветками. Что-то издевательски звенит, и Валентин снова валится назад, на вазу. Губа закушена, на лбу бисеринки пота, пальцы левой руки вцепились в эфес... Левой?! Святой Алан! Немыслимо!
– Вы что-то уронили, герцог, – Спрут вновь опирается на постамент, – мне показалось, оружие.
Подлость! Чудовищная, богохульственная, но шпагу нужно поднять и покончить с этим балаганом. Клинок упал совсем рядом, почему он не отер эфес? Ричард наклонился за оружием, в глазах потемнело, и он едва устоял на ногах, тупо глядя, как на светлые камешки сначала капает, а потом хлещет кровь. На сей раз его собственная. Юноша растерянно тронул руку, еще не понимая, что произошло. Алая струя хлестала сквозь пропоротую замшу, а Верхний парк медленно кружился вместе с ненавистным белым лицом, только теперь на тонких губах была ухмылка.
– Вы напомнили мне о моем брате, – отчетливо произнес Валентин, – и о герцоге Алва. Теперь о них вам напомнил я.
«О них?» Дик не сразу сообразил, о чем речь. Боль нарастала, рука горела огнем, а Валентин улыбался. Улыбался, опираясь на дурацкую вазу, которая стала его сообщницей. Улыбался, стягивая и отбрасывая окровавленные перчатки, утирая лоб, перекладывая шпагу в правую руку. Ухмылка, бледность и кровавые пятна на одежде превращали Повелителя Волн в какого-то упыря.
Юноша сжал зубы и вновь наклонился. В какой-то жуткий миг показалось, что он сейчас рухнет на залитый алым гравий... Пронесло, но вот рука... Пальцы не желали смыкаться на рукояти, хоть умри. Взять в левую? Проклятье, чем он хуже Придда?! Только левой он еще не дрался, Ворону и в голову не пришло научить...
Ноги в порядке, можно повернуться и уйти, но это... это будет бегством и поражением, а винить некого. Он сам подставил себя под удар, сам! Одноногий никогда бы не достал победителя, не вытяни он руку. «Вы напомнили мне о моем брате. И о Вороне...» Своего оруженосца Алва обучил хуже, чем своего любовника, а тот передал науку Валентину... Но что же делать?
Ричард с ненавистью глянул на прижавшегося к камню противника. Валентин не мог оторваться от вазы, но в белесых глазах была решимость. Спрут не сдастся, пока не сдохнет от потери крови. Он упадет, должен упасть раньше, он ранен первым и серьезней. А если нет? Не хватало свалиться прямо здесь, хорошенькое будет зрелище. Доказывай потом, кто победил. Один ранен в руку, второй – в ногу, секундантов нет, значит, противники равны... Как же, равны! Он гонял Придда по аллеям, как зайца, и тот ничего не мог сделать, пока Дик ему не помог. И дернуло же подойти ближе чем нужно.
Ричард, борясь с тошнотой, посмотрел на рану: выглядела она ужасно, а Придд шпагу не положит. И кровь у него, кажется, пошла тише – одно слово, Спрут. Морских гадин хоть на куски режь, будут извиваться и жалить.
– Вам нужен врач, – угрюмо буркнул Ричард, – сейчас вы упадете.
– Только после вас, – Валентин расправил воротник, – но, боюсь, продолжить нам не удастся. Мне вас не догнать...
Мерзавец! Мерзавец, которого сейчас не взять! В голове шумело, ваза уже не кружилась, а отплясывала какой-то пьяный танец с кувырками и скачками. Что с рукой? Святой Алан, если не перевязать, еще останешься калекой, но Спрут боли Окделла не увидит. Никогда! Ричард слегка наклонил голову.
– Окделлы не бегают. Я пришлю вам врача. Когда вы сможете ходить, продолжим.
Повелитель Скал повернулся и пошел, стараясь идти ровно и уверенно, хотя ноги едва держали. Валентин прошипел: «Мы продолжим, когда вы сможете держать шпагу», но Дикон сделал вид, что не слышит. Не все ли равно, когда они встретятся, главное, вдвоем на этом свете им не жить...
Неблагодарность остается неблагодарностью, даже и в том случае, когда облагодетельствованный повинен в ней меньше, чем благодетель.