Похожий на капрала конюх вывел гнедого жеребчика, весьма недурного. Реджинальд Ларак некрасиво, но и не безнадежно, залез в седло и уставился на Робера. Иноходец поднял бровь и шевельнул поводьями. Звонко щелкнули створки ворот, и Эпинэ не удержался:
– Как вы себя чувствуете в новом доме, виконт?
Виконт вздохнул и насупился. Что ж, вздох тоже можно считать ответом. Кавалькада порысила через площадь. Звон подков казался гулким, словно ночью, наверное, от пустоты. Жители столицы предпочитают отсиживаться по своим норам и правильно делают. Эпинэ обернулся к Реджинальду:
– Мы одни, я вас слушаю.
– Монсеньор, – лицо Ларака стало отчаянным. – Монсеньор... Я говорю с вами, потому что моя хозяйка... Моя бывшая хозяйка и другие люди... Я служил в казначействе и жил у мещан... обеды мне приносили из трактира...
Очень трогательно, зато теперь наследник Окделлов нигде не служит и живет в особняке Ворона.
– Сударь, – блеющий толстяк на дорогой лошади выглядел тошнотворно, – я вас не понимаю.
Ларак что-то проглотил, видимо, не до конца, так как сглотнул еще раз.
– Сударь, я должен вам сказать... Альдо Ракан принес Талигу и Олларии неописуемые несчастья!
– Что вы имеете в виду? – Робер уставился на собеседника так, словно видел его впервые. Услышать такое от сына благородного Эйвона?! Не от Дика, видевшего Варасту и Эпинэ, а от этого хомяка подвального? Реджинальд истолковал удивленье Робера по-своему.
– Я все равно скажу, – выпалил разбушевавшийся толстяк, – а потом можете отдать меня Айнсмеллеру как предателя. То, что вы делаете, это, это...
Ритором кузен Дика был никудышным, слов ему не хватило, а может, он испугался собственной смелости. Робер вздохнул:
– Сударь, вы можете говорить совершенно свободно. Обещаю, ваши слова дальше меня не пойдут.
– Нет, – выпалил Ларак и окончательно побагровел, – вы должны сказать. Ваш долг – сказать Его Величеству...
Он говорит, но Альдо не слышит. Сюзерен живет в придуманной им Ракане и не желает знать Олларию.
– Реджинальд, – вот так смеешься над кем-нибудь, не принимаешь в расчет, а он порядочней и смелей тебя, – я говорил с Его Величеством, и я буду говорить еще и еще, но вы должны понимать...
А что он должен понимать? Что ошалевший от нежданной удачи принц и свора негодяев переломали тысячам людей жизнь? К лету от Альдо останется не больше, чем от прошлогоднего снега, но повешенные не воскреснут. Даже если Айнсмеллера разорвать на куски.
– Я понимаю, – пробормотал Реджинальд, – то есть понимал... Я был в Надоре, когда пришли королевские войска, я все видел... Они были грубы, бесцеремонны, но все по закону. Один сержант и капрал... Они изнасиловали двух служанок... Их расстреляли... Был такой капитан. Вайспферт, бергер... Он сказал, что Надор – это Талиг, а они не вариты, чтоб мстить женщинам. И расстрелял.
Герцог, почему ваши войска ведут себя как чужие? Скажите королю или пустите меня к нему! Пусть меня посадят в Багерлее, но я все скажу!
– Ну, скажете, – не удержался Робер, – а дальше что?
– Он... – глазки Ларака стали почти большими. – Он знает?
Знает, но не понимает. Не от жестокости, от уверенности в своем праве и в своей будущей силе и славе.
– Сударь! – не отставал кузен Дикона. – Нужно что-то делать. Люди гибнут, вы... Вы понимаете, что скоро начнется голод, а потом бунт? Неужели вы станете вешать голодных?
– Реджинальд. – Почему он это понимает, а Дик – нет? Хотя Ларак старше лет на десять, он и Эгмонта помнит, и то, что было после. – Мы почти приехали. Вы во многом правы, мы еще об этом поговорим, а пока – молчите. Словами вы ничем не поможете, а дело для вас найдется. Обещаю.
– А что я могу? – толстяк выглядел удивленным, не испуганным, а именно удивленным. – Я – никто, бывший чиновник бывшего казначейства.
1
Высокая глухая стена, деревья, помнящие чуть ли не маршала Эктора, массивные ворота с гербами, привратницкая, больше похожая на донжон, и гербы, гербы, гербы...
Кем надо быть, чтоб поместить на щит морскую гадину? Или вначале это был не спрут, а нечто более приятное? Кто знает, как возникли символы Высоких Домов, но смысл в них наверняка был. Древние ничего не делали зря, это потом люди стали великими путаниками.
Сержант Дювье стукнул бронзовым кольцом в кованую створку. Привратник был на месте и, похоже, знал гостей в лицо, потому что без лишних вопросов загремел запорами. Не прошло и получаса, как узкая дверца распахнулась, явив миру здоровенного детину в лиловом и сером, за плечами которого маячило еще несколько вояк. И как только Вальтер Придд угодил в Закат при такой-то бдительности?
– Чем могу служить? – пробасил приворотный спрут.
– Герцог Эпинэ с поручением от Его Величества, – отрезал нахватавшийся дворцовой премудрости Дювье, хотя никакого поручения не было.
Спрут поклонился, но с места не двинулся. Ворота открыли другие, такие же хмурые и почтительные. До сих пор оплакивают Вальтера или не умеют улыбаться?
– Сэц-Ариж, – Никола не одобрит, ну и пошел он к кошкам, – проводите виконта Лара и возвращайтесь.
Приказание Жильберу не понравилось, но возражать при чужих слугах он все-таки постеснялся. И на том спасибо.
– Здесь врагов нет, – друзей тем более, но Спруты гостя в своем доме не тронут. Не так воспитаны. – Вы меня поняли?
– Да, Монсеньор, – заверил борец за Великую Эпинэ. Южане развернули коней, окружая Ларака, скрипнули ворота. Робер не любил звуков задвигаемых запоров у себя за спиной, но оставлять ворота настежь в нынешней Олларии опрометчиво.
Повелитель Молний молча спрыгнул с Дракко на почтенные квадратные плиты. В гнезде Приддов все было опрятным и старым, вернее, старинным. Представить на здешних воротах новенькие гербы? Да легче вообразить поющую каракатицу!
– Монсеньор ждет вас, – доложил пожилой слуга со шрамом через полщеки, – к сожалению, он не может спуститься.
– Я знаю, – бросил Робер и сделал шаг в полутьму. Грозно хлопнула чудовищная дверь, запахло траурными смолами. Спруты, как к ним ни относиться, были в этом доме на своем месте, а вот он – нет.
Мягкий, прижатый медными прутьями ковер глушил шаги, похоронная тишина пеленала не хуже савана, слуги со свечами напоминали о выходцах. Неприятный дом, построенный неприятными людьми. И дело тоже неприятное.
– Сюда, Монсеньор.
Еще одна захлопнувшаяся дверь. Запах кипарисовой хвои, закатные отблески камина, полумрак и тишина.
– Добрый вечер, герцог. Рад вас видеть.
Не больше, чем я тебя, но вежливость обязывает, а положение – тем более.