Из туманной седины выросла гора. Неожиданная, одинокая, с плоской, словно срезанной вершиной, на которой лежало небо. Оно было чужим и холодным, но Луиджи Джильди сам выбрал и это небо, и эту гору. Возвращаться было не то чтоб некуда, просто это означало сдаться, поплыть по течению, превратиться в очередное ничтожество, между обедом и ужином сетующее на судьбу, жену и подагру, не дающих несчастному стать великим.
– Ну что, теньент Варотти, – подмигнул Луиджи бывшему боцману, а ныне старшему офицеру верхней палубы, – вот мы и пришли.
– Пришли, – прогудел Уго Варотти, – и как славно! Словно мышь по сыру!
По сыру не по сыру, но море и в самом деле было добрым сверх всякой меры. «Влюбленная акула» не просто избежала осенних штормов, карауливших у Астраповых Врат наглецов и безумцев. Изменивший вековечной привычке «кэналлиец» [21] домчал фельпцев до Хексберг за двадцать пять дней и стих только у скал Штернштайнен. Неудивительно, что вся команда, от старшего офицера до последнего гребца, свято верила в счастливую звезду Рокэ Алвы и в то, что судьба и удача велят идти за талигойским маршалом до Закатных врат и дальше. Ворон бросился на север? Отлично! «Акула», честно исполнив порученное, рванула за своим кумиром. И за войной.
– По носу – боевая галера! – весело проорал впередсмотрящий.
– Есть по носу – боевая галера, – повторил старший офицер Ленуцца, вглядываясь в вылетевшее из-за пологого мыса судно. – Рангони. Встречает!
Можно подумать, в здешних водах тьма-тьмущая галер! Севернее Марикьяры моряки полагаются на ветер, но ветер изменчив. В глубине души Луиджи хотелось доказать, что, думая о галерах свысока, северяне совершают ошибку. После разгрома бордонов капитан Джильди молился на Неожиданность и Непредсказуемость, а что может быть неожиданней южных кораблей у северных берегов? Кораблей, не зависящих от ветров, способных проскользнуть в самую узкую щель и подойти чуть ли не к самому берегу. Жаль, щелей здесь почти нет, а ветра отличаются постоянством. И все равно, пренебрегать такими красавицами – грех!
Луиджи поднял трубу, ловя то исчезающую, то появляющуюся средь пологих волн хищную стройную тень. С мнением Рангони, что «Ворон» был лучшей в мире галерой, не мог согласиться лишь Дерра-Пьяве, полагавший таковой «Бравого ызарга». Джильди соперничество друзей искренне забавляло, ведь капитан прекрасно знал, что корабля лучше «Влюбленной акулы» нет и быть не может. Луиджи подмигнул Ленуцце и Варотти:
– А мы тащимся, как похмельные крабы, одна радость, что не боком! Уго, шевельни-ка этих бездельников.
Варотти расплылся в щербатой улыбке и исчез, Ленуцца слегка улыбнулся, старший офицер был бы на «вы» даже с трюмными крысами, но на его галере крыс не было.
Весело взвыли дудки, «Влюбленная акула» на мгновенье замедлила ход, словно оступившись, вспенила серую воду и рванула навстречу новой судьбе и старым друзьям. Сумасшедший осенний переход из Алвасете в Хексберг был закончен.
– Сигнал! – проорал дозорный. – «Радость встречи!»
– Отвечай: «Ясно вижу», «Больных нет», «Радость встречи», «Готов к бою».
Сигнальные флаги взлетели кверху с беличьим проворством. Приветствуя земляков, радостно бухнула носовая пушка «Ворона». «Акула» ответила двумя выстрелами.
– Капитан, – зашептал вернувшийся Варотти, – дозорный говорит, Рангони в парадном камзоле.
Лицо Уго было несчастным. Ну еще бы! Бедняга не переживет, если у его капитана в хвосте будет меньше перьев, чем у Джузеппе. Джильди пожал плечами и побежал на корму. Рангони все равно, что он напялит, но зачем огорчать команду?
Сменить рубашку и шейный платок и влезть в белый с золотом камзол было делом пары минут. Луиджи не глядя нахлобучил парадную шляпу и выскочил из каюты. Галеры стремительно сближались. Джильди уже без всякой трубы видел расправлявшего крылья носового ворона, больше похожего на марикьярского найера. Над мачтой реял фельпский вымпел, но кормовой флаг был синим, кэналлийским. И эти туда же! Алва не предлагал откупленным галерам поднять его знамя, фельпцы сделали это сами. На счастье.
Облака над горой засеребрились – сквозь них рвалось плененное солнце. Остро пахло солью, водорослями и еще чем-то горьким, непонятным и оттого тревожным. В затылок дышал Варотти, на куршее толпились свободные от корабельных дел моряки и обалдевшие от безделья солдаты. Прав ли он, захватив в Фельпе абордажную команду? Ничего, хорошие рубаки еще никому не мешали!
Лопнула, расползлась облачная кожура, перед носом «Акулы» легла аквамариновая шаль, взбалмошная орилла [22] коснулась щеки, подхватила сигнальные флаги, окатила гостей жемчужными брызгами.
– Вот ведь, – удивился Варотти, утирая лицо.
– Спасибо, – зачем-то крикнул Луиджи расшалившемуся ветру.
Ветер не ответил, только брызнул в губы шалой солью, словно поцеловал. Небесная полынья исчезла, будто сроду не бывала, море тоже погасло, посерело, словно отлюбившая свое душа.
Уго помянул святого Андия и закатных тварей, ударил судовой колокол, предупреждая о встрече. Увенчанный пернатой ночью нос разминулся с золотой акулой, утомленными веерами опали весла. Что ж, кто пришел, тому и прыгать. Не свалишься – принесешь хозяину одну удачу, а себе – две.
Джильди сощурился, прикидывая расстояние. Пора! Оторваться от пусть трижды родной палубы, на миг ощутить себя летучей рыбой, сжать протянутую другом руку – это тоже счастье... Счастье, которое дарят волны и ветер, волны, и ветер, и свет...
– Приветствую лучшего капитана Фельпа, не считая Фоккио Джильди и меня, – Джузеппе Рангони со смешком хлопнул Луиджи по плечу. – Молодчина!
– Дерра-Пьяве тебя убьет. – Луиджи в свою очередь от души огрел земляка. – Не за себя, так за «Ызарга».
– Нет, это я убью Дерра-Пьяве, – отрезал Рангони. – Болтается Леворукий знает где.
– Знает Леворукий, знает и Алва, – утешил Джильди.
– Тогда говори, где Алва, или отправляйся к кошкам со своими советами. Закатные твари, а я-то думал, вы с Ланцо вместе заявитесь.
– Скажи спасибо, что меня видишь, – решил обидеться Джильди, – нас к здешним селедкам никто не гнал.
– Спасибо, – поклонился Джузеппе. Как странно выглядит Рангони в талигойском мундире! Но сменил флаг, меняй и камзол.
– Мы деремся или нет? – деловито осведомился капитан «Влюбленной акулы», косясь на плоскую вершину. – Признаться, я боялся опоздать к десерту.
– Война будет, – Рангони был на удивление краток, – даже больше, чем нужно. Где Ворон?
– Мы его в Гаре высадили. Куда собирался, не доложил. Как тут у вас? Что весело, я уже понял.
– Ждем, – соизволил объяснить приятель, – зимы, войны, известий. Ты вовремя явился, вечером – военный совет, сразу всех увидишь и все узнаешь.