От драгоценностей, кроме обручального браслета, ее величество отказалась. Надо полагать, чтобы мужчины, до которых она наконец доберется, видели, что королева страдает. Страдала ли Катарина на самом деле? Скорее всего, страдала, но не забывая ни о молитвах, ни о притираниях. И была тысячу раз права: пока ты не махнула на себя рукой, не опустилась – ты жива. Смерть для женщины начинается с незавитых волос и мятого платья.
Королева обвела взглядом оставленных ей дам, подбирая положенную по этикету свиту.
– Госпожа Рафиано, госпожа Рокслей, госпожа Биггот и госпожа Арамона.
Три графини и вдовица Арнольда! Ну и компания, впору лопнуть от гордости, хотя пусть лучше другие лопаются. От чего хотят. Главное, она все увидит своими глазами и можно не трястись из-за Айрис с ее выходками. Вчера Луиза вытащила из-под подушки воспитанницы кинжал и очень надеялась, что герцогиня Окделл не успела раздобыть новый. Не то чтоб госпожа Арамона не хотела, чтобы Айрис зарезала какого-нибудь Манрика, но у девочки были бы неприятности.
Катарина Ариго оделась быстро. Отпущенный час еще не истек, а свита ее величества уже подпирала стены, не зная, чем себя занять. Последние минуты ползли, словно улитка по поганке. Катарина сидела у стола, по своему обыкновению глядя в горние выси, дамы и девицы жались по углам, дуры-морискиллы прыгали и щебетали в своих клетках, но от этого было только хуже. Когда раздались шаги и скрип дверей, Луиза испытала облегчение, впрочем, недолгое. Достаточно было взглянуть на Фердинанда, чтобы понять – ничего хорошего не предвидится.
Его величество сопровождали аж трое Манриков и похожий на ощипанную цаплю кардинал. При виде жены Фердинанд побледнел, обвисшая щека дернулась. Катарина присела в реверансе и тихо сказала, что счастлива. Король воровато оглянулся, Луиза была готова съесть свою юбку, если бедняга не хотел, чтоб «фламинго» убрались к кошкам, но Леопольд не собирался оставлять супругов наедине. Король сглотнул, на обрюзгшей шее дернулся кадык.
– Ваше величество одеты не для Совета Меча, – король явно хотел сказать что-то другое, – а для похорон. Срок траура по вашим братьям истек.
– Ее величество не носила траура по графу Ариго и графу Энтрагу, – быстро сказал Манрик-старший.
– Я ношу траур по его высокопреосвященству Сильвестру, – вздохнула королева, – и по великому Талигу, умершему вместе с ним.
Не получи Луиза столь сурового воспитания, она бы, невзирая на высочайшее присутствие, разинула рот. Воистину Катарина была величайшей стервой и настоящим бойцом. Выстрел попал точно в цель – Агний опустил глаза и залепетал о невосполнимой потере, а троица Манриков изобразила из себя вареную свеклу. Не подкачал только его величество. Фердинанд поцеловал руку жены, а на затравленном лице проступила улыбка. Святая Октавия, ну и кто у нас после этого мужчина?!
– Ваше величество, – морда кансилльера была пунцовой, но он уже взял себя в руки, – осмелюсь напомнить, что Лучшие Люди уже собрались. Я бы просил вас посоветовать ее величеству надеть драгоценности, чтобы пресечь ненужные разговоры.
– Люди не слепы, граф, – королева смотрела только на мужа, – они не спутают ворона с фламинго…
– И все же, – залепетал король, – Катарина… я прошу вас…
– Желание вашего величества – закон для Талига, – губы королевы изобразили улыбку, губы, но не глаза. – Госпожа Рокслей, подайте нам шкатулку с леопардом.
Луиза Арамона никогда не видела алые ройи, но шалая звезда на тонкой золотой цепочке не могла быть ничем иным! Казалось, камень светится собственным светом – тревожным и волнующим, от него нельзя было оторвать глаз, от него и от надевшей его строгой женщины.
Королева сделала еще один реверанс.
– Ваше величество, мы готовы.
2
Кошек, как известно, губит любопытство, а Луиза Арамона, без сомнения, была наивернейшей подданной Леворукого. Оказавшись на Совете Меча, она не превратилась в одно большое ухо только потому, что нужно было еще и смотреть, благо имелось на что. Зал был роскошным: черное дерево, белый мрамор, вызолоченная бронза и мечи, мечи, мечи… На дверях, на стенах, в руках знаменитых полководцев, среди которых Луиза немедленно опознала троих герцогов Алва: Рамиро Второго, Алонсо и Рокэ. Первый маршал Талига на краю скалы вздымал на дыбы белоснежную лошадь, не забывая указывать мечом на невидимого врага, а сверху парил крылатый полуголый дурак и изо всех сил дул в трубу. Под картиной висело кагетское и бирисское оружие. Видел герцог эту роскошь или еще нет?
Луиза так загляделась на портрет, что о Совете вспомнила, только когда заговорил Фердинанд.
– Садитесь, господа. Мы собрали Совет Меча, чтобы выслушать и обсудить новости из Эпинэ. Господин кансилльер, доведите все, что вам известно, до Лучших Людей.
Лучшие? Ну, это с какой стороны посмотреть. Некоторых из присутствующих Луиза видела раньше, другие были ей знакомы лишь понаслышке. Все больше столичные крысы. Тоже мне, Совет Меча – ни единого маршала, кроме Леонарда! Если это – полководец, то она – Марианна!
Леопольд Манрик вышел вперед. Зеленый камзол, розовая оторочка, бледная морда. Мерзость…
– Мой король, – на Катарину Ариго кансилльер не смотрел, – ваше высокопреосвященство, господа, я должен сообщить вам, что в провинции Эпинэ вспыхнул бунт, зачинщиком которого стал тайно вернувшийся в Талиг Робер Эпинэ. Подробности сообщит губернатор Эпинэ маркиз Фернан Сабве.
Леопольд Манрик поджал губы, медленно отошел и опустился в обитое черным бархатом кресло. Его сменил породистый мужчина лет сорока пяти. Луиза его видела в Фабианов день лет шесть назад, тогда он назывался графом Лэ.
– Ваше величество, – Сабве преклонил колено, – ваше высокопреосвященство, не могу выразить, как мне тяжело…
– Встаньте, маркиз, – довольно резко бросил Фердинанд, – мы хотим знать, как вы допустили бунт?
– Мой государь, я готов понести любое наказание. Увы, я не мог предвидеть, что Робер Эпинэ проскользнет мимо всех таможенных и пограничных постов. Его появление в сердце Талига стало для меня полной неожиданностью. И не только для меня.
Означенный Эпинэ дважды повинен в государственной измене. Вместе с отцом и тремя братьями он принял участие в мятеже, поднятом подстрекаемым врагами Талига Эгмонтом Окделлом. Избежав возмездия, мятежник нашел убежище в Агарисе, но ненависть к родной стране привела его в Варасту, где он возглавил бирисские банды. Вторично ускользнув из рук правосудия, этот человек вернулся в Агарис, где возобновил сношения с гайифскими и дриксенскими агентами и с их помощью тайно проник в Талиг.
Сообщники Эгмонта Окделла и Карла Борна, в свое время помилованные его величеством, расценили проявленное к ним милосердие как слабость. Все эти годы они копили силы и наконец ударили – предательски, подло, из-за угла. Их жестокость превысила все мыслимые пределы. Вот здесь, – губернатор взмахнул кипой бумаг, – свидетельства очевидцев. Я прошу разрешения вашего величества не зачитывать их в присутствии ее величества, есть вещи, не предназначенные для женских ушей. Повешенные, сожженные заживо, зарезанные во сне, утопленные, забитые камнями… Женщины, старики, дети…