– Я приехал в Крион. – Слова почему-то кончились, как кончается вино в кувшине. – Там была гостиница… Я открыл шкатулку, эр Робер. Там был кинжал и ваше кольцо… И все… Эр не стал ничего писать…
– Мерзавец, – с какой-то тоской произнес Робер и вновь замолчал.
– Кто? – не к месту брякнул Дик, хотя понимал, что Эпинэ говорит про его эра. Его бывшего эра. А он думал, что его поймет хотя бы Робер! Нет, он слишком много воевал и слишком мало знал Ворона.
– Кто? – переспросил Иноходец. – Да уж не ты… Кто Ворон, сказать не берусь, но то, что он есть, называется иначе. А вот Штанцлер… Во имя Астрапа, да эту тварь повесить мало!
3
Сона положила голову на шею Дракко, солнечный свет серебрил разлетающиеся паутинки, над Белой Елью кружил ястреб. Красота, покой и подлость, дикая, немыслимая, жестокая. Уж лучше б он сразу взял мальчишку с собой!
– Робер, – Дик все еще таращился на свои сапоги, – что в Талиге?
– Ничего. Что было, то и есть.
Что в Талиге, Робер не знал, но Ворон жив, иначе юный дурак до границы живым бы не доехал. Хорошо бы Первый маршал Талига свернул голову эру Августу! Раз и навсегда. Выкормыши Алисы всегда были хогбердами, но такое! Друг отца, спаситель отечества! Ну и спасал бы сам, если приспичило. Взял бы кинжал да саданул Ворона на Совете, благо такого от эра кансилльера не ожидал даже Дорак! Так ведь нет, подослал мальчишку с чужим кольцом. Перстень Эпинэ!.. Словно Иноходцы какие-то гадюки!
Робер свистнул, подзывая Дракко. Рыжий весело заржал, откуда ему было знать, что его хозяина записали в потомственные отравители? Робер разобрал поводья и обернулся к Дику:
– Поехали.
Юноша молча поплелся к Соне. Нужно что-то сказать, но что?
– О том, что было, забудь. Хватит, что знаю я. Альдо и Матильда перебьются. Хотел бы я поговорить с твоим Штанцлером… И не только с ним!
– Робер… Что теперь будет?! Я ничего не сумел… Теперь Дорак всех… Из-за меня!
– Не из-за тебя, а из-за дриксенской твари. Да успокойся ты, ни с кем ничего не случится.
– А как же? – Астрап, как же он похож на Эгмонта. – Список…
– Список Дорака – такая же брехня, как кольцо Эпинэ. Будет тебе кардинал такие бумаги разбрасывать! Все вранье, Дикон, кроме одного. Август Штанцлер – лжец и мерзавец. Они все такие…
– Все?!
– Те, кто гребут жар чужими руками. Те, кто спровадил меня в Кагету и натравил бириссцев на Варасту. Те, кто сидит в Агарисе и жрет из гайифской кормушки. Наши отцы встали не под те знамена, Дикон, а у нас с тобой не было выбора…
Не было, и сейчас нет. Вернее, есть. Признать поражение и попробовать найти себе место под звездами. Талиг для них закрыт, но люди живут и в других местах и даже бывают счастливы.
– Робер, ты точно знаешь, что ничего не случилось?
– Случись что-то важное, барон Хогберд бы знал. Скорее всего, Алва скрыл твою глупость.
– Скрыл?!
– А зачем он, по-твоему, тебя выставил вместе с кольцом? Вот за этим самым. Нет тебя – нет улики, даже если Дорак что-то разнюхает, доказать ничего не сможет, а маршал будет молчать.
Молчать Ворон и вправду будет, но сидеть смирно – вряд ли.
– Ты ведь не сказал, кто дал тебе яд?
– Эр Рокэ сказал, что сам знает, – юноша вздрогнул. – Робер, а что, если он решил, что это ты?! Ну, когда мы прощались в Сагранне?
– Не решил. Ворон знает толк не только в вине, но и в драгоценностях. Я никогда не видел этого кольца, Дикон, но готов поспорить: твой эр знает больше меня.
– Правда?
– Успокойся, Алва о нас уже и думать забыл.
Захоти кэналлиец избавить мир от предпоследнего Эпинэ, он бы это сделал, но его отпустили. Сначала его, потом – Дика. Потому что они не опасны. Ворон воробьев не ловит.
– Но ее величество!
Ее величество… Мальчишка по уши влюблен, это даже Дракко видно, не говоря о Клементе. Угораздило же, хотя сам он лучше, что ли?! Он – нет, Мэллит – да. Девушки чище и благородней гоганни не найти, а Катарина Ариго – никакая. Ни красоты, ни ума, так, кукла в черно-белом, не будь она королевой и не наплети Штанцлер про ее страдания сорок сундуков вяленых кошек, Дик бы на нее и не взглянул.
– С ее величеством ничего не случилось.
И вряд ли случится. Штанцлер и Ариго столько раз выходили сухими из воды, выйдут и сейчас. Вот Окделлы и Эпинэ – те точно ломают шеи на ровном месте.
«Le Six des Coupes & Le Huite des Êpêes & Le Neuf des Coupes» [41]
1
– Айрис Окделл, – пропела королева, – подойди сюда.
Айри мотнула головой, как жеребенок, и подошла, угрюмо глядя в пол. Девчонка возненавидела Катарину с первого взгляда, и Луиза понимала, в чем, вернее, в ком дело. В Рокэ Алве, за которого дурочка собралась замуж. Ну и пусть бы ненавидела, но про себя, так ведь нет! Луиза пыталась объяснить Айри, что без притворства только еж живет, потому как с иголками, но без толку.
В конце концов Луиза махнула на воспитанницу рукой, тем паче Селина таращилась на ее величество с обожанием. Вот и ладно. Пусть дочка обожает – так безопасней. Пусть Айрис шипит и пускает искры – это отвлечет Катарину от настоящего врага. Она шипеть не будет, а укусит, дай только подползти поближе.
– Сядь, – королева указала глазами на пуф у своих ног, который Айрис ненавидела всеми фибрами своей души. Девица Окделл села, и на том спасибо.
– Айрис, утром мы видели вашу матушку. Она посылает вам свое благословение.
Браво, Катарина! Вырвать у Мирабеллы благословение для беглой дочери надо уметь! Луиза дорого бы дала за то, чтоб послушать, как любовница Рокэ Алвы объясняет вдове Алана Окделла, что Айрис следует оставить в доме Ворона. Если королева нашла доводы, способные пробить такой лоб, других и подавно окрутит. Только зачем ей под боком Айрис?
– Милая Айри, – ручка королевы накрыла руку девушки, и та дернулась не хуже самой Катарины, – мы так рады, что ты остаешься с нами.
– Благодарю, ваше величество, – выдавила из себя Айрис. И на том спасибо. Королева нежно улыбнулась и поднялась. Сейчас потащится к своей арфе, чтоб она ей на ногу свалилась.
Катарина хорошо играла и неплохо пела, но при первых же аккордах Луизе хотелось опрокинуть на августейшую музыкантшу чесночную подливку. К счастью, на сей раз до пения не дошло: распахнулась дверь, и перед королевой и ее дамами предстал его величество Фердинанд Второй.
Луиза видела короля и раньше, но все больше издали. Его величество был весьма недурен собой, хотя мог бы малость и похудеть.