По телеэкрану продолжали разворачиваться события фильма вековой давности, и «плохие парни» время от времени отстреливали кого-нибудь из положительных персонажей, после чего за них брался главный герой и выносил подчистую. Но врагов почему-то пока не убавлялось, а герой разгуливал со свеженарисованными ранами и, добивая раненых, сетовал героине на то, как ему надоело это делать. Оставалось только посочувствовать своему вымышленному коллеге. Менга знает, что я терпеть не могу фильмов-боевиков. Все эти дешёвые приёмы, когда ради зрелищности нарушаются все законы логики… это не для меня.
Видимо, в фильмотеке корабля не нашлось ничего более интересного, а ей необходимо было отвлечься. К тому же, надо признаться, фильм довольно удачно заполнял возникающие паузы.
Менга… менгийская кошка. Я мысленно пожал плечами. Почему бы и нет? Сегодня, по всем признакам, день откровений.
– Когда мы только познакомились, я поинтересовался происхождением твоего прозвища. Помнишь?
– А я сказала, чтобы ты никогда не спрашивал меня об этом, если не хочешь испортить моё доброе к тебе отношение, – мигом насторожилась Менга, распахнув свои зеленые глазищи и тут же остро прищурившись. – Повторить? Сам-то ты не очень много рассказываешь о собственной жизни.
Я невольно задумался. Она права. Но что я могу рассказать? Я не принадлежал к типу людей, способных из любого незначительного эпизода состряпать занимательный рассказ с внутренней изюминкой. Мне всегда казалось – то, что происходит со мной, интересно только мне одному. А то даже и мне неинтересно. Некоторые рождены для такой работы – диверсии, охрана наземных и межпланетных конвоев, шпионаж… И большинство шелтян именно таковы, но… в семье не без урода. Для меня такая жизнь всегда была в тягость. Любое задание заставляло меня принимать все мыслимые меры предосторожности, из-за чего я прослыл перестраховщиком. Дошло даже до того, что я отказался работать в парах и командах, мотивируя это тем, что мне, как прыгуну, легче действовать в одиночку. На самом деле слишком тяжело было терять друзей и собратьев. Меня посчитали сдвинутым на нервной почве, но предоставили право действовать так, как я считаю нужным, ибо к тому времени я зарекомендовал себя как специалист, для которого не существует невыполнимых заданий. Как выяснилось, такие задания существуют. Последнее вывело меня в отставку. Технически слаборазвитое государство Митра на планетке, недавно вошедшей в федерацию и прозываемой Дельтой из системы Зубатки. И гражданская война, охватившая всю планету, война законного правительства с сепаратистами, отстаивающими свою независимость от ГФМ. Меня никогда не интересовала политика, я не задумывался над тем, которая из сторон права. Я просто выполнял работу. Правительство Митры наняло меня, чтобы взорвать крупнейший промышленный комплекс сепаратистов, их основной источник вооружений. Как выяснилось позже, я это сделал, в результате сопротивление было подавлено. Почему позже? Я попался. Существуют ситуации, когда не успеваешь совершить прыжок. Вот я и не успел удрать. И прошёл промывку мозгов с помощью эмлота. Шелта всегда действовала оперативно, когда были затронуты её непосредственные интересы: руководство ВАП заставило сепаратистов обменять меня на одного из захваченных лидеров движения ещё до того, как их разгромили окончательно. Два года я был обыкновенным сумасшедшим, пока покалеченный разум не начал возвращаться, и я снова стал осознавать себя как личность. Вспомнил своё имя и то, чем занимался. Но все это уже не имело значения. Я был отправлен на заслуженную пенсию. Списан со счётов. Вычеркнут из актива Академии в пассив. Поначалу абсолютная свобода и полное безделье казались даром божьим. Разве эта была не та жизнь, к которой я стремился? Но постепенно в душе накапливалась жуткая, зияющая пустота. Бесцельная свобода тяготила. Не знаю никого, кто бы, выйдя на пенсию, создал семью, жил бы в своё удовольствие и не задумывался над тем багажом, который нёс за плечами. Я считал это душевной ограниченностью, полагал, да что там – был уверен, что у меня все будет иначе. Но оказалось, что сорок лет так просто не выбросишь из памяти. Частенько спросонья хватаешься за несуществующий станнер или игольник и не сразу начинаешь соображать, что увиденное только что – всего лишь ночной кошмар.
А потом я встретил Менгу.
И все изменилось… Хотя я ещё долго продолжал обманывать себя, что наши с ней отношения – временные, так, ничего особенного. Обманывал до сегодняшнего дня…
Менга вздохнула и, протянув руку, погладила меня по плечу. Жест примирения и доверия.
– Ладно. В конце концов, все это уже давным-давно быльём поросло.
Забавно. Иногда молчание приносит больше результатов, чем уговоры. Вероятно, пока длилась пауза, она пришла к решению, что этот рассказ и будет отчасти выражением её благодарности. Рассказ о глубоко личном.
– Моя жизнь до переселения на Нову-2 была не слишком-то радостной, но и жаловаться особо было не на что… – она немного помолчала, собираясь с мыслями. – Семья у нас была небольшой, небольшой по меркам Новы-4, где семьи в среднем насчитывают десять-двенадцать человек. А у нас только отец с матерью, я, две старших сестры – Бетта и Терца, и младший братишка – Жуан. Мой отец ничем не выделялся среди массы таких же, как сам, работяг, вкалывающих на плантациях сутги… у него и образования-то не было. Оператору перерабатывающих установок оно ни к чему, достаточно небольших курсов. Но одно я знаю точно – он был мудрым человеком и любил меня больше остальных детей. Поэтому и наказывал гораздо чаще, заставляя все вечера после работы проводить возле обучающего компа, а не шляться по улицам в поисках дешёвых и бессмысленных развлечений, как большинство подростков моего возраста. Он всегда мне говорил: Ксарра, если в нашей семье кто-то и может выбиться в люди, то только ты. Я понимала, что он прав. А потому не обижалась на его придирки, в целом справедливые. Он не возлагал напрасных надежд на своего единственного сына. Жуан явно пошёл в мать, женщину добрую, но недалёкую, жившую сердцем и не видевшую дальше собственного носа. Старшие сестры были откровенно глупы и годились лишь для раннего замужества. Отец не хотел для меня такой же участи. Я знала, что он из своего скудного заработка что-то откладывает для меня на серьёзные образовательные программы. Но получить их мне так и не довелось…
Она снова ненадолго умолкла, и я почувствовал, как из глубины души поднимается застарелая боль. Боль ранящих воспоминаний. Боль утраты, ярости и бессилия что-либо изменить. Я не мог отстраниться. Не имел морального права. Я сам напросился на этот рассказ. И впитывал её боль как свою собственную. А это действительно было больно.
– Той самой плантацией сутги, на которой работали мы все, владел человек по имени Алестер Кон. Кон был богат, на мой тогдашний взгляд – несметно богат. Феодал в своей вотчине, он мог себе позволить разные экзотические «мелочи», недоступные, да и не нужные беднякам. Например, домашний зоопарк. Помню, когда стало известно, что ему привезли менгийскую кошку, мама только покачала головой и сказала, что добром это не кончится. Но она так говорила часто и по разным поводам. А вот отец куда лучше её понимал опасность. И не сказал ничего, чтобы не пугать понапрасну. Ни для кого не было секретом, какие пьяные оргии Кон устраивает у себя в доме, теряя над собой контроль и совершая безрассудные поступки… Так и случилось. Я гостила у родственников по отцовской линии в соседнем посёлке, когда эта злоклятая тварь сбежала из вольера и явилась в наш посёлок, все население которого составляли лишь две семьи, наша и Фобстеров – четырнадцать душ. Кошке захотелось поохотиться на двуногую дичь в природных условиях. На следующий день я узнала, что семеро Фобстеров из четырнадцати уцелели, да и то потому, что успели вовремя убежать на плантации и спрятаться там среди посевов сутги… А в тот вечер, когда я вернулась домой, мне пришлось пробираться к своему дому мимо окровавленных трупов друзей и родных, и я решила, что мертвы все. И не могла понять, что произошло. Какая жуткая катастрофа могла уничтожить весь посёлок… Я вошла в дом. Эта тварь лежала прямо на мёртвом теле матери в гостиной, положив передние лапы ей на грудь, и с ленивым любопытством уставилась на меня, когда я возникла на пороге. Все лицо у мамы было… разорвано… Не знаю, что на меня нашло. Я не стала убегать и прятаться, как остальные, да и не знала, что кто-то ещё жив. Вместо этого я схватила старый фамильный нож, который висел на настенном ковре в память о прадеде отца и который никому из нас не позволялось трогать, и бросилась на эту тварь…