Ну и как теперь доказать, что это сделали не они?
«Семик, видеокамеры», — подсказал Лайнус.
Капитан Семик наконец вышел из ступора и даже приосанился, выпятив вперед свой животик, в общем, принял привычный вид надменного служаки:
— Капитан Старфокс, проясняю ситуацию. Видеокамеры наверняка зафиксировали, что это сделал прима-полковник Лимсей Журка. Приказываю…
На виртуалке тавеллианца вдруг сама собой развернулась схема базы, да так ярко, что закрыла на секунду внешний обзор, целиком завладев его вниманием. Внешний мир перестал существовать, вытесненный виртуальной реальностью. Голос оправдывающегося Семика потускнел и пропал, Лайнус вдруг почувствовал, что его сознание тащит какой-то неодолимой силой по этим чертовым схемам, а в узловых точках, подчеркивая важность показанного, мигает светящаяся стрелка:
«Смотри — здесь, здесь, и вот здесь, все эти горящие точки на схеме — ваша смерть. Я покажу вам, как выбраться, это ваш единственный шанс, так как снаружи вас ждет еще худший ад, чем внутри командного бункера — база атакована чужаками. У вас только один путь — вниз, смотри, вот здесь, прямо из кабинета. Действуйте быстро и решительно, не раздумывайте. Я…».
Призрачный голос, шепот из ниоткуда смолк, растворился, исчез.
Лайнус ошеломленно моргнул. Зрение вернулось. Вокруг снова, словно из небытия, возник кабинет командира базы, а в нем — мертвое тело старика в кресле и штурмовики, держащие их на прицеле. Капитан Семик что-то еще втолковывал предельно враждебно настроенному офицеру, а тавеллианец с кристальной ясностью уже осознал, что все оправдания бесполезны просто потому, что на них нет времени. Ни единой лишней секунды.
Хладнокровный до кончиков ногтей в силу своего характера, за всю свою жизнь он пережил всего несколько моментов очень сильного страха и помнил о каждом из них… То, что он увидел на этот раз, напугало его до дрожи. По всплеску смятения Зайды он сразу понял, что и она это увидела, так что объяснять ничего не потребовалось. Неведомый доброжелатель передал информацию бикаэлке так же, как и ему, — властно и стремительно, просто вбив в голову, выжег в сознании горящую схему. И ментальная сила этого существа тоже была по-своему пугающая.
«Вот же зараза… Лайнус, ты это видел?!»
«Да».
«Значит, выхода нет. Придется обойтись без Сомахи».
Странное это ощущение, когда время твоей жизни вдруг начинает измеряться секундами. Зайда понимала все это не хуже него. Ситуация требовала немедленного решения, а в таких случаях она не колебалась и не церемонилась с чужими жизнями. Кроме собственного выживания, больше ничего не имело сейчас значения.
Подходящий момент возникает сам собой.
— Вали их, Старфокс! — хрипло орет кто-то сзади капитана, затем над его плечом высовывается белобрысая голова того типа, который лежал с ними в лазарете — Редсама. — Они и эскулапа нашего грохнули, уроды!
— Редсама, мотай отсюда и побыстрее, — хмурится капитан Старфокс, продолжая сверлить враждебным взглядом торговцев. — Не до тебя.
— Да какого хрена, Старфокс, дай, я сам их прикончу…
Здоровяк-сержант явно не в себе, он пытается отпихнуть офицера, чтобы пройти внутрь кабинета.
— Цун, выстави придурка.
Один из бойцов переводит внимание на сбрендившего гравилетчика, тяжелой лапой в бронированной перчатке толкает его в плечо…
«Лайнус, офицер — твой!»
Лайнус знает, что ему делать. Сам он врукопашную боец никакой, в командной драке у него всегда иная задача. Не двигаясь с места, он через весь кабинет бьет наотмашь по Старфоксу, и глаза офицера стекленеют. Тут же — по Редсаме, и спятивший сержант послушно оседает на пол. Зайда действует еще быстрее. Она хватает чашку с командирского стола и швыряет во второго пехотинца, одновременно уходя с линии возможного выстрела. Выпущенная словно пуля, чашка с громким «бум» разлетается о шлем солдата на мелкие осколки, по бронепластику жирной кляксой расплескивается кроваво-красная жидкость. Удар почти невесомого снаряда так силен, что пехотинца слегка отклоняет назад, несмотря на мгновенно напрягшиеся мускульные усилители экзоскелета. Доля секунды дезориентации — Зайде этого хватает, чтобы мгновенным рывком преодолеть разделяющее их расстояние и оказаться у него за спиной. При всех своих внушительных размерах любой из штурмовиков все же чуток помельче бикаэлки, на которой вообще нет никакого снаряжения и никакой защиты, кроме легкой одежды. И на ее стороне была невероятная физическая сила, данная ей от природы.
Одной рукой Зайда хватает пехотинца за плечо и рывком разворачивает его вокруг оси, кисть второй руки ложится поверх бронированной перчатки, заставляя палец солдата нажать на спусковой сенсор плазмогана — иначе оружие не выстрелит, не опознав своего владельца.
Грохот короткой очереди среди стен кабинета звучит ошеломляюще. Плазмоган в холодном режиме, и реактивные пули со сверхпрочными сердечниками впиваются в грудь второго пехотинца, уже вскидывавшего грозное оружие в сторону Зайды. Его броня летит клочьями, его отбрасывает, не удержавшись на ногах, штурмовик падает на спину, а бикаэлка занимается первым вплотную. Ее башмак врезается солдату под колено, он теряет равновесие, и бикаэлка снова толкает его в плечо. Шлем солдата налетает на стену с такой силой, что пластик, которым она обшита, в месте соприкосновения разлетается мелким крошевом. Броня его все же защитила, но пехотинец оглушен, его движения замедлились. Зайда не позволяет ему упасть полностью, перехватывает его одной рукой за плечо, а второй впивается в крепления, соединяющие шлем с воротом доспехов. Они, естественно, заблокированы автоматикой боевого скафандра. От страшного усилия рот бикаэлки раскрывается в зверином оскале, лицо искажается до неузнаваемости. Из груди вырывается надсадный крик. С сухим звоном крепления лопаются, вывороченный шлем отлетает в сторону. Мозг пехотинца больше не защищен пси-блокираторами.
«Лайнус!»
Приказ излишен, Лайнус и так ждал этого момента. Мгновенный ментальный удар вырубает человека напрочь. А Зайда уже подхватывает его на руки, как куклу, и швыряет во второго солдата, уже почти поднявшегося на ноги. Вес боевого скафандра вместе с телом человека около трехсот килограмм, поэтому такой «снаряд» снова сбивает пехотинца с ног, вминая его спиной в стену. Оглушенный, он неуклюже замирает, а Зайда, тяжело дыша, уже прыгает к нему, с рычанием бьет башмаком в голову, замки шлема лопаются…
— …черта ты делаешь?! — только сейчас доносится до ушей Лайнуса пронзительный вопль насмерть перепуганного капитана Семика. — Что ты вытворяешь, бикаэлка, что за войну вы затеяли?!
Внимание Лайнуса раздваивается.
— Вниз, Семик, — он показывает пальцем в сторону зияющего отверстия в полу кабинета, голос тавеллианца — словно змеиный шепот. Поперхнувшись, капитан умолкает на полуслове. Лифтовой подъемник после бегства прима-майора так и остался заблокированным внизу, но капитан, не рассуждая и не колеблясь, подхлестнутый мысленным приказом тавеллианца, бежит и прыгает с высоты более чем двух с половиной метров. Лайнус помогает ему сгруппироваться и приземлиться без переломов, затем его внимание полностью возвращается к Зайде. Вовремя — шлем пехотинца с треском отлетает в сторону, его лицо, разбитое о шлем изнутри, в крови. Боль — источник вдохновения, источник жизни для тавеллианца, как и многие другие яркие чувства и ощущения. Он впитывает чужую боль, как мощный насос воду, лишая мгновенно обессилевшего солдата сознания.