Тарскиец был невеликим стратегом и не смог ничего противопоставить Проклятый знает откуда взявшейся пехоте, а с холма, воспользовавшись удобным моментом, вновь спустилась конница. Всадников было немного, не больше шести сотен, но они ударили вовремя и в нужном месте. Этого хватило. Кое-как развернув уцелевших, Варшани бросился наутек.
1
Было странно тихо, молчал даже неуемный Жан-Флорентин. Алый свет Волчьей звезды, поднимавшейся над горизонтом, казался огнем далекого маяка. Рене не отводил взгляда от мерцающей точки; что делать, адмирал не знал. Он не мог бросить Кантиску на произвол судьбы, но драться с двумя армиями сразу — безумие, особенно если в ход пойдет магия. От засевших в Вархе ройгианцев можно ждать любой пакости. От Марциала — возобновления осады.
В распоряжении вице-маршала не меньше девяноста тысяч, чуть ли не в три раза больше, чем наскребли они с Феликсом. Правда, позиция осажденных выгоднее, а Мальвани стоит трех марциалов. Командор готов держаться до бесконечности, но не идти вперед — значит идти назад. Покойный «синяк» прав: после того как Годой возьмет Кантиску и подчинит конклав, разгром Эланда станет вопросом времени.
Если Гонтран Куи не ошибся, тарскиец вот-вот двинется, а может, уже двинулся к Кантиске. Вот бы там его и встретить! С учетом ветров, дующих весной вдоль побережья, вполне можно успеть… И оставить Аденский вал без защиты? Заставить Марциала осаждать пустые укрепления заманчиво, но слишком рискованно. Узнай арцийцы, что армия ушла, и они не мешкая войдут во Внутренний Эланд. Конечно, можно затвориться на Старой границе. Братний перешеек — сотворенная самой природой крепость. Чтобы его оборонять, достаточно нескольких тысяч и снятых с кораблей пушек. Голод защитникам не грозит, так как за спиной море.
Будь эта война обычной, Рене так бы и поступил. Риск оправдывал себя. Марциал мог остаться в счастливом неведении, но, даже узнай вице-маршал об уходе защитников вала, он оказался бы обладателем болот и редких деревушек. Идакона и другие города Старого Эланда оставались бы недоступными. Увы, пустить Марциала за Адену означало впустить «рогоносцев» за Явеллу. Рене видел, что творят Жнецы; не обрекать же на жуткую смерть беззащитных людей, которых при всем желании за неделю из их лесных деревень не вытащить… Уводить армию к Кантиске, оставляя Внутренний Эланд без защиты, нельзя. Как и дожидаться захвата Святого престола.
Говорят, Антипод сбивает с пути истинного, предлагая помощь в обмен на душу. Окажись враг рода человеческого сейчас возле герцога Арроя, он заключил бы сделку на самых выгодных для себя условиях. Рене без колебаний пожертвовал бы и душой, и жизнью, лишь бы найти выход. Великий Орел, если б только армия Марциала исчезла!..
Рене бездумно слушал лепет прибоя и смотрел в сторону Идаконы, над которой все выше поднималась Волчья. Очевидно, он все же задремал, потому что странным образом почувствовал себя парящим над устьем Агаи. Безумная река несла свои мутные воды к морю, которое — Рене это чувствовал совершенно отчетливо — принимало их с отвращением. Герцог словно впервые видел серые зыбучие пески, тускло мерцающие в свете ущербной луны.
Странное это было место и едва ли не самое опасное на всем побережье. Устье реки все время менялось, огромные массы песка блуждали по заливу, чуть ли не после каждого шторма «радуя» моряков новыми мелями. Неимоверно широкая, но мелкая Агая разбивалась на множество рукавов и рукавчиков, перемычки между которыми изобиловали зыбунами. Река обладала прескверной привычкой, чуть задует западный ветер, выходить из берегов, заливая плоскую широкую равнину. В довершение всего, устье, прозванное местными рыбаками Обманкой, славилось туманами, которые, казалось, можно резать ножом, как лучшую арцийскую сметану.
Единственным надежным клочком суши в этом плывущем, предательском месте была Змеева башка — каменный островок посредине реки, на котором стоял Злой маяк, предупреждающий красными огнями о грозящих несведущим опасностях. Змеева башка и маяк на ней — вот и все, что приковывало взгляд в царстве воды, песка и неба. У подножия маяка лепилось несколько домов, в которых испокон веку жили смотрители, заодно несшие службу лоцманов. Не доверяя предательнице Агае, они дважды в день с шестами в руках проверяли, где появилась новая отмель, где, наоборот, промоина или яма и какой из рукавов проходим.
Рене прекрасно знал все побережье, а эти места тем более. Прошлым летом адмирал самолично облазил междуречье Адены и Агаи, пытаясь просчитать действия арцийцев, но сейчас Обманка неуловимо изменилась. Аррой не просто видел Злой маяк, искривленные стволы деревьев, взбаламученную воду, но и ощущал чье-то присутствие, давящее, отвратительное, опасное. Здесь кто-то был, кто-то древний и недобрый, отвергаемый и землей и морем… Рене знал, что он тут… И еще как могло случиться, что прошло три недели? Герцог готов был поклясться, что луна родилась четыре дня назад, а сейчас от нее остался лишь узкий серп…
2
Несмотря на события двух последних лет, «Коронованная рысь» оставалась местечком, где обитатели окрестностей Гелены Снежной все еще могли промочить горло да почесать языки. Последнее, впрочем, делали с оглядкой. Длинный язык приводил к еще более длинной дороге, а то и к рыночной площади, на которой каждую неделю примерно наказывали уличенных в злословии против богоугодного регента Арции и Таяны Михая Годоя со чада и домочадцы и его высокопреосвященства кардинала Таянского и Тарскийского Тиверия.
И все равно люди злословили. По Гелани бродили слухи один другого невразумительней и неожиданней. Говорили, что Тиверий не кардинал, а самозванец, Годоя предали анафеме, а во Фронтере идет настоящая война. Болтали, что Рене Аррой похитил дочку Годоя и держит в заложницах, потому Михай и не нападает на Эланд. Про тарскийца было совершенно точно известно, что он продал душу Проклятому, а про Анну-Илану — что она родила ребенка с волчьими зубами и кормит его кровью других младенцев.
Когда же из Гелани спехом ушла большая часть тарскийцев, прихвативших с собой остатки таянской кавалерии и изрядную часть легких пушек, жители города совершенно обоснованно сочли, что армия двинулась на помощь Годою, ведь воевать в самой Таяне было не с кем. Нельзя сказать, чтобы геланцы вздохнули полной грудью, но чужих ушей стало меньше, и языки развязывались, особенно после кружки доброго вина.
Родольф Глео просиживал в «Рыси» целыми вечерами. Дома Глео было делать нечего, к тому же чистый и ухоженный домик Симона за год с небольшим превратился в неопрятное логово, где вперемешку валялись залитые вином и жиром книги, битая посуда, скомканные тряпки и просто всяческий мусор, неизбежно появляющийся там, где хозяева забывают о венике. Серые валики пыли, перекатывающиеся по комнате по воле сквозняков, заставляли поэта кашлять, но не убирать. Дом для него служил лишь местом ночлега и источником вещей, которые можно пропить, а жил Глео в «Рыси», куда приходил к открытию и откуда его за полночь выпроваживал сердобольный вышибала.