— Рене Аррой еще не коронован, — оборвал излияния Шани, — а ты решением Архипастыря, подтвержденным конклавом, лишен сана и объявлен предателем и преступником.
— Ведаю о том, — скорбно кивнул Тиверий. — Но безгрешных в сем грешном мире нет и быть не может. Даже владыки мирские, даже князья Церкви и те ошибаются… Раскрой глаза свои, и ты узришь, что, оклеветанный и оказавшийся в логове зверя, я, с помощью Его, одержал победу над прислужником Антипода…
— Хорошо, я посмотрю, — кивнул Шандер, — но сначала ваши люди сложат оружие.
— Да будет так, — возвысил голос толстяк. — Они сделают это с радостью, ибо вооружились токмо по моей просьбе, дабы сопровождать меня через дикие и опасные земли. Под защитой же ваших мечей, сын мой, мы в безопасности.
Шандер не ответил, но «Серебряные» уже делали свое дело. Граф спешился, бросив поводья подбежавшему аюданту, и пошел за переваливающимся Тиверием. Тот важно шествовал к сооружению на колесах, которое Гардани заметил еще с холма. Это действительно была клетка, водруженная на соляной воз, более того, Шани ее узнал по особым образом изогнутым прутьям. Раньше она стояла в замковом зверинце. Теперь в ней находились два человека и одна голова.
Как Шани ни владел собой — столкнувшись с остекленевшим тяжелым взглядом Михая Годоя, он побледнел.
1
Сколько раз, прикованный к постели, Шандер представлял себе встречу с магом-регентом, сколько раз во сне и в мечтах всаживал ему в горло клинок — и вот теперь встретился с ним на пыльной дороге. Страшный Михай, таинственный Михай, непобедимый Михай был мертв.
Наверное, потому, что взгляд Годоя слишком долго преследовал его по ночам, граф видел только голову своего мучителя, и Тиверий, озадаченный затянувшимся молчанием, вмешался:
— Человек, возомнивший себя равным Господу и поднявший руку на святую Церковь и властителей земных, мертв, но его ближайшие приспешники предстанут перед судом духовным и светским. Вот они — блудница и злокозненный язычник, упорствующие в своих многомерзких грехах!
Шандер с трудом оторвал взгляд от мертвой головы и попал из огня да в полымя, столкнувшись с тяжелым взглядом гоблина. Шандер окаменел, словно Годой снова наложил на него свои чары. Пленник медленно отвел глаза, даже не пытаясь заговорить. Ни гневных обличений, ни просьб о пощаде. Воины умирают молча. Уррик дал клятву хранить тайну, и он ее хранил. Шандер такой клятвы не давал. Выхватив из кучи отобранного оружия алебарду, граф рубанул по замку, даже не подумав спросить о ключе. Лезвие со звоном отскочило. Шани саданул еще и еще, вкладывая в эти удары всю свою прежнюю и нынешнюю ненависть и боль. Гоблин с каменным лицом следил за руками Шандера, женщина, лежащая ничком на дне клетки, даже не повернула головы.
Тиверий пытался что-то бормотать, Шандер удостоил его лишь одним взглядом, но таким, что расстрига то ли пискнул, то ли хрюкнул и постарался спрятаться за спинами своих подручных, но те вытолкнули его назад. Замок наконец подался, и Шандер рывком распахнул дверцу.
— Выходите!
Пленник не пошевелился.
— Выходите! — повторил Шандер.
— Сын мой! — завизжал Тиверий. — Это преступники и еретики!..
— Кем бы они ни были, — отрезал Шандер, — они не звери, чтобы возить их в клетках. А вот ты… Ты жрал из рук Годоя, ты принял от него фальшивый сан, благословил на войну… Пока он ходил в победителях, он еретиком не был… Ты двойной предатель и будешь предавать и дальше. Неужели ты думаешь, Архипастырь или Рене примут тебя с распростертыми объятиями?! После всего?!
— Они… оценят… именно я победил еретика и схватил его приспешников!.. И мои заслуги… — Тиверий что-то говорил, но Шандер его не слышал: в растрепанной, прятавшей лицо женщине, с трудом вылезавшей из клетки, он узнал Ланку. Ланку, которую пытался спасти от Годоя и свихнувшегося отца! Ланку, которую учил ездить верхом и держать шпагу. Сестру Стефана и… жену Михая Годоя!
— …сообщница богомерзкого еретика, чьи руки по локоть в крови невинных жертв, — бубнил Тиверий.
Воины затаили дыханье. Ланка молчала, пытаясь стянуть на груди разодранное платье, а Уррик как мог прикрывал ее от чужих взглядов.
— …за преступления перед Церковью Единой и Единственной, запрещенное ведовство и непотребную связь, — зудел Тиверий.
Шандер отвел глаза от Иланы и поднял их к небу. Оно было огромным, чистым и отстраненным. Триединому не было дела ни до земных подлостей, ни до земной боли.
— …как ведьму! — Взвизг лжекардинала вернул Шандера к действительности. Никогда и никто, включая Михая Годоя, не вызывал у графа Гардани такого отвращения. Но Тиверий был прав. Вдова тарскийца и командир гоблинской стражи были ценной добычей, а взятие Высокого Замка и уничтожение Преступившего — заслугой, за которую простится многое.
Молчание затянулось, нужно было действовать. Пленных вместе с Тиверием, которому придется выразить благодарность — как же, политика, Проклятый бы ее побрал! — отправить в Кантиску в сопровождении сотни-другой «Серебряных», а самому мчаться в Гелань и принимать дела, но душа графа к столь очевидному решению не лежала.
Шандер был воином, победа, одержанная с помощью подонка, его не только оскорбляла, но казалась чем-то неправильным. И еще граф знал — к женщине, в каком бы преступлении она ни обвинялась, нельзя относиться по-скотски. Может, не расскажи ему в свое время Рене о судилище в Белом Мосту, Гардани повел бы себя иначе, хотя вряд ли…
— Тонда! — Беззубый лейтенант появился немедленно. — Командуй привал. Вон там, на лугу у озера. Ваше высочество, — Гардани учтиво поклонился Ланке, — я вынужден и далее задерживать вас. Вашу судьбу решат другие, но я сожалею о том, как с вами обращались. Вы немедленно получите все необходимое. Да?
Темнобровый «Серебряный» что-то прошептал графу на ухо, и тот стремительно пошел за ним.
Вернулся Шандер быстро и совсем в другом настроении — мир вновь встал с головы на ноги и делился на порядочных людей и подлецов, с которыми можно не церемониться.
— Где тут клирики, известные как Евтихий и Никанор, геланский мещанин Ставек и братья Цокаи?
Двое высоких нобилей вышли вперед, клирики попробовали затеряться в зеленой церковной кучке, но были безжалостно вытолкнуты. Как и ухваченный за шиворот Ставек.
— Признаете ли вы, — Шандер говорил тоном, не допускающим возражений, — что доносили на недовольных Михаем Годоем, получая за это вознаграждение, а двое из вас к тому же нарушали тайну исповеди?
— Мы не доносили, — объявил один из братьев. Смотрел он дерзко и одет был в богатый доломан. Шандер его не помнил, но уже знал: Цокаев нашла и вытащила наверх Ланка, а они стерегли ее клетку. И еще они убивали и грабили именем регента и его супруги и зарезали какого-то Гжеся, защищавшего свою герцогиню до конца.