Но потом положение вещей внезапно переменилось. После смерти родителей Павлик принялся пить и в короткий период превратился в грязное, опустившееся существо. Он вынес из дома мало-мальски приличные вещи, спустил колечки Ксюши и просто не просыхал. На его фоне Витька теперь выглядел почти образцом, он хоть и выпивоха, да трудится на заводе, а Павлик почти бомж.
Самой большой радостью для Раисы был теперь звонок Ксюши.
– Прости, пожалуйста, – робко спрашивала та, – Павлик не у вас? Пятый день не ночует!
Душу Раисы заполняло неизъяснимое блаженство.
– К нам не заходил, – фальшиво-сочувственно отвечала она, – да и некогда нам гостей принимать, на службе пластаемся, копеечку зарабатываем. Сама знаешь, нам с Витьком никто наследства не оставил, пахать нужно. Муж вот шубу мне купить собрался.
Последняя фраза была откровенной ложью. На доху Рая собирала самостоятельно, откладывая крохи из копеечной зарплаты, но Ксюша, наивно верившая всему услышанному, тихо всхлипывала и вешала трубку. Собственно говоря, против Ксении Рая ничего не имела, она просто ненавидела Павла и от души желала тому всего плохого.
Одновременно с алкоголизмом Павлик приобрел привычку приходить к Виктору и клянчить деньги на горячительное. Каретников всегда поступал одинаково: покупал бутылку и распивал ее вместе с братом. Боясь Раису, Витя, словно шпион, соблюдал конспирацию, но грозная супруга, вернувшись с ночной смены, окидывала взглядом старательно вымытую кухню и закатывала скандал с постоянным припевом:
– Опять эта пьянь рваная тут гуляла! Сколько раз говорить! Он нам не пара.
Витька никак не мог понять, каким образом Раиса чуяла дух Павлика, и пытался оправдать брата:
– Он переживает, мучается, хочет еще одну книгу написать, а не может!
– Пусть работать идет, мешки таскать, – злилась Рая, – нечего за чужой счет ханку жрать! Писатель, блин!
Аня замолчала, я вздохнула. Увы, случается, что члены одной семьи не переваривают друг друга!
– Она радовалась, когда он умер, – тихо добавила Аня, – я даже замечание ей сделала: ну нельзя же быть настолько злой!
– Павлик скончался? – для порядка поинтересовалась я.
Аня кивнула:
– Да. Они же с Витькой вместе в одной машине разбились!
Я уронила на пол чайную ложечку. Вот это новость!
Аня нагнулась, чтобы поднять ложку.
– Ты ничего не перепутала? – ошарашенно поинтересовалась я.
– Нет.
– Понимаешь, я ездила с Раисой в морг, ей там сначала показали фото Вити, а потом снимок другого мужчины, погибшего в аварии, так она его не опознала. На вопрос служащего она твердо заявила: «Нет, в первый раз вижу».
Аня горько охнула:
– Признала она его великолепно, сама мне об этом сообщила.
Я удивилась еще больше:
– Но отчего же там промолчала? Согласись, это странно!
Аня принялась вертеть поднятую с пола ложечку.
– Конечно, о мертвых плохо не говорят, но… жадная Раиса была до крайности, снега у нее зимой не выпросишь. Хотя и осуждать ее за такое поведение никак нельзя, она одна деньги в дом приносила, Витька свои пропивал. Все дело в монете.
– Ты о чем?
Аня наклонилась ко мне:
– Кошелек ей показали, в нем пять сотен лежало, «зеленью». Вот Раиса и рассудила: откуда у Витьки такие огромадные деньги?
– Может, заработал, – предположила я.
– Где бы это? – скорчилась Аня. – Как ни крути, неоткуда их ему взять! На заводе копейки платят. Витька, правда, на дороге бомбил, но подумай: кто ж столько отвалит? Нет, не его это бабки.
– А чьи?
– Павлухины.
– Ну ты и сказала, – засмеялась я, – только что объяснила, в какое отребье превратился парень! У такого точно в кармане полтыщи долларов на мелкие расходы не могло быть.
– Павлик воровал, – нехотя выдавила из себя Аня, – Витька хоть пил, да чужого никогда не брал. А Павел машины на стоянке у метро вскрывал и тырил все, что плохо лежит, ну, магнитолу или зонтик, перчатки… Мало ли кто чего на сиденье оставит. Потом прямо на улице за копейки отдавал и за пузырем летел. Один раз его поймали и в милицию отволокли. Только не посадили, Ксюша в ногах у всех валялась, у ментов и потерпевшего, последние сережки из ушей вытащила. Вот ее они и пожалели, отпустили Павла, только, думается, он своего занятия не бросил, отсюда и пять сотен.
– Но они лежали в кошельке у Вити.
– Нет, Павлика портмоне было.
– Но Рая сказала…
– Обманула. Витька свои бабки по карманам рассовывал, а Павлуха по старой привычке кошелек имел, он его, наверное, брату отдал, или, когда в аварию попали, ихние вещи перемешались. Вот Раиса и не сказала, кто второй потерпевший. Я ее укорила, а она обозлилась: «Мне бабки нужны на похороны, а еще Павлик нам задолжал. Приходил сюда каждый день, ел, пил, ничего не приносил. Мои баксы!»
Я покачала головой:
– Недостойное поведение.
– Угу, – кивнула Аня, – правда, она потом сама сообразила, что так уж нельзя, больно некрасиво. Я ее уговорила Ксюше позвонить, еле уломала. Ну не хочешь деньги отдавать, ладно, смолчи, хоть и гадко, но разве ж можно допустить, чтоб Павлика как собаку зарыли? Не помянуть, не отпеть…
– И она признала твою правоту?
Аня кивнула:
– Да, звякнула Ксюше и нелюбезно так буркнула: «Твой урод подбил моего мужа пьяным за руль сесть, теперь оба в морге, а все из-за Павла». Во как она его терпеть не могла! Страшное дело!
– У тебя есть телефон Ксюши?
– Откуда? А зачем он тебе?
– Ну… надо.
– Тогда ступай к Райке в квартиру, там Лариска на поминки готовит, надо же Каретниковых проводить. На столике у телефона книжка лежит, черная такая, растрепанная.
Я побежала назад и, не встретив никакого сопротивления со стороны Ларисы, обнаружила распадающийся блокнот. На первой странице неустоявшимся почерком человека, редко берущего в руки стило, было написано: «Павлуха». Рядом виднелись кособокие цифры.
Слава богу, к моменту, когда я оказалась на улице, дождь внезапно прекратился. Сев в «Жигули», я вытащила телефон, и тут мобильник внезапно зазвенел. Я глянула на определитель. Ни у кого из моих знакомых нет такого номера, но ответить все равно надо, хотя это явная ошибка.