— Она, — сказал он, — показалась мне очень красивой, насколько я мог судить издалека. Она поднялась, как разъяренная львица, и, размахивая своим огнем, крикнула: «Проклятая королева, сейчас ты заплатишь за все! И за несчастного Калиостро, помогавшего твоему нищему народу, и за моего возлюбленного, соблазненного и убитого тобой! Коронованная шлюха, ты умрешь от моей руки!»
— Бог мой! Кто же это?
Рассказчик пожал плечами.
— Еще не знают. Она больше ничего не успела сказать. Из соседних лодок люди бросились на нее, повалили, связали, а гребец ее лодки прыгнул в воду и скрылся. Такая ненависть в таком молодом и прекрасном существе!
— Что с ней сделали?
— Ее передали охране герцога Орлеанского.
Сейчас она в замке, за ней должна прийти карета с королевскими гвардейцами и увезти в какую-нибудь тюрьму, в Бастилию, например, если там еще есть свободные места, или в Шатле. Ее преступление очевидно: оскорбление королевы, попытка покушения, за это полагается смертная казнь.
— Похоже, вам жаль ее, сударь? — спросил Жиль, с любопытством разглядывая своего собеседника.
Больше всего в его облике поражала густая, с проседью шевелюра, свободно спадавшая длинными локонами на плечи по моде времен Людовика XIV… или по моде бретонских крестьян.
— Да, потому что эта женщина, возможно, больше заслуживает сочувствия, чем та, на которую она покушалась. Я думал, сколько же она выстрадала, если вот так, добровольно, бросилась в объятья смерти. Может, это новая Жанна д'Арк… а может быть, обыкновенная сумасшедшая, но я, верный ученик великого Руссо, оплакиваю бессмысленную жертву, принесенную юным и красивым созданьем…
— Сударь, вы случайно не бретонец?
— Бретонец? Почему? Я нормандец, писатель и путешественник. Я считаю, что Бог создал землю для всех людей, а не только для привилегированных классов… Давайте пойдем вместе в деревню, здесь уже больше нечего смотреть, — добавил он, указывая на опустевшую реку и редеющую толпу на берегу. — Я думаю, героиня дня скоро покинет замок, и, если мы встанем у решетки ограды, сможем увидеть, как она будет проходить…
— Вас она так сильно интересует? Обыкновенная преступница.
— Кто знает… Видите ли, я сейчас описываю историю молодой девушки, красивой и несчастной, с разбитой судьбой. Даю слово Сен-Пьера, это создание меня интересует, я хотел бы увидеть ее лицо в момент казни.
Жиль слез с лошади и взял ее под уздцы. Акселя де Ферсена не было на берегу, и теперь ничто не мешало молодому человеку встретиться с Тимом Токером и с ним вернуться в Париж, предварительно превратившись в Джона Вогана. Но и Турнемина заинтересовала эта молодая преступница, достаточно безумная, чтобы пожертвовать собой ради амбиций графа Прованского. Еще больше, чем Сен-Пьер, он готов был видеть в ней жертву…
Плотная толпа стояла у решетки замка Сент-Ассиз: те, кто с любопытством смотрел на корабль королевы, теперь с таким же интересом ждали молодую преступницу, хотевшую этот корабль поджечь…
— Мы ничего не увидим, — сказал Жиль своему спутнику. — Конечно, ее увезут в наглухо закрытой карете с конным конвоем…
— Насчет конвоя я с вами согласен, — ответил Сен-Пьер, — а вот карета будет скорей всего открытой. Герцог очень боится, что его обвинят в сообщничестве, и захочет, чтобы все свидетели покушения видели, кого увозят гвардейцы.
— Может быть, вы и правы…
Внезапно толпа заволновалась и отодвинулась от решетки. Ворота распахнулись, из них медленно выехала большая темно-красная карета, окруженная конным конвоем. Не отдавая себе отчета, почему он это делает. Жиль взобрался на ограду и оказался на одном уровне с окнами кареты. Писатель был прав: окна были открыты, каждый мог видеть молодую женщину, сидящую между вооруженными солдатами. Она была очень бледна, растрепанные волосы свешивались на опухшее лицо, глаза не отрываясь смотрели в пол.
Жиль с ужасом узнал ее: это была Жюдит!
К великому изумлению поклонника красивых и несчастных героинь, молодой человек, с которым его только что свел случай, быстро слез с ограды, не говоря ни слова, бросился к своей лошади, с ходу вскочил в седло и исчез в облаке пыли, поднятом удаляющейся красной каретой.
— Жаль, — вздохнул писатель. — Этот парень мне понравился, хотелось бы поближе с ним познакомиться. Интересно, кто он такой…
Но сейчас даже Турнемин вряд ли смог бы ответить на его вопрос. С бешено бьющимся сердцем, почти сходя с ума, он видел перед собой только одну цель — красную карету, и только одну задачу: догнать, вырвать из рук солдат свою любимую, этого несчастного ребенка, чьей жизнью мосье так хладнокровно пожертвовал и чью безумную ревность к королеве он использовал с чудовищным коварством. Ведь в случае удачи покушения Жюдит тоже должна была погибнуть.
Это помешало бы ей заговорить и выдать своего высокого покровителя.
— Если мне не удастся ее спасти, я убью тебя, подлый принц, убью своими же руками! Я тебя задушу!
Сердце Турнемина переполняли гнев и угрызения совести. В тот момент, когда Жюдит готовилась хладнокровно и жестоко отомстить мнимой сопернице, когда она приносила себя в жертву интересам графа Прованского, когда она, бедный одинокий ребенок, оплакивала его смерть, он был с Анной в охотничьем павильоне…
Как мог, он подгонял свою лошадь, не особенно представляя, что делать дальше, как остановить карету. Понемногу расстояние между ними сокращалось; Жиль подсчитал, что конвой состоит из двенадцати всадников, сколько вооруженных жандармов было в карете, он не знал.
Но количество врагов не могло остановить Турнемина, он решил во что бы то ни стало напасть на карету, перебить охрану и освободить Жюдит от той участи, которую приготовил ей граф. А она, эта участь, не вызывала сомнения: как цареубийца после скорого суда Жюдит должна быть повешена.
Пришпоривая вихрем мчащегося скакуна, Жиль вынул свои пистолеты, проверил, заряжены ли они, но не заметил, как один из всадников обернулся, прицелился в него и выстрелил… С болезненным ржанием лошадь Жиля забилась и стала падать, он еле успел вынуть ноги из стремян и через минуту оказался лежащим на краю кювета под старым платаном, росшим у самой дороги. Ковер мертвых листьев смягчил падение, Жиль вскочил почти сразу… Красная карета с конвоем скрылась за поворотом…
Со слезами бешенства на глазах Жиль повернулся к своей лежащей посреди дороги лошади.
Выстрел был удивительно метким: пуля попала точно между глаз, несчастное животное было убито наповал. Внезапно возвращенный к реальной действительности, как если бы в нем вдруг включился какой-то скрытый секретный механизм, Жиль моментально обрел все свое хладнокровие и начал рассуждать, рассматривая большое коричневое тело, распластавшееся у его ног.
Впервые с той минуты, как перед ним в окне кареты мелькнуло бледное лицо Жюдит, он задумался над тем, что не обратил внимания ни на форму солдат, увозивших Жюдит, ни на их вооружение. Кто они: жандармы, гвардейцы?.. И почему они стреляют без предупреждения в мирного всадника, едущего по королевской дороге? На таком расстоянии так метко попасть в цель из пистолета невозможно. Скорей всего стреляли из ружья или из карабина. Больше всего на свете Жилю хотелось догнать карету, но теперь, без лошади, погоню придется отложить…