Успев вскочить в отходивший от остановки автобус, я рухнула на сиденье, протянула мелочь кондуктору и стала лихорадочно придумывать для дочери историю о том, что папа срочно уехал в командировку…

Мы с Соней только что вышли из здания детского сада, когда у меня в кармане заверещал мобильный – это оказалась Галя.

– Санюшка, ты далеко от дома?

– Я из сада вышла с Соней, а что случилось?

– Да ключи я найти не могу, видно, дома оставила, старая ворона, – голосила Галя, расстроенная донельзя.

Это было весьма некстати – я надеялась, что до нашего возвращения – а я планировала еще зайти в супермаркет и побродить там подольше – Галя успеет хоть немного убрать следы пребывания оперативников в нашей квартире, и вот надо же – сюрприз.

– Хорошо, я сейчас…

Ничего не поделаешь, придется отдать ключ домработнице и включить в свой план посещение еще и большого торгового центра.

– Ты проголодалась? – спросила я у дочери, и та замотала головой:

– Не-а!

– Тогда, может, по магазинам?

– Ты мне корону обещала, – напомнила Соня, и я виновато пробормотала:

– Слушай, точно… Сейчас вот Гале ключи отдадим и порешаем вопрос с твоей короной.

На предстоящем утреннике Соня должна была исполнять роль Снежной королевы в маленьком спектакле. Костюм мы – вернее, Галя, конечно, хоть и с моей косорукой помощью – соорудили еще в начале месяца, но вот достойную корону никак подобрать не могли. Да и забыла я, если честно… Хороша маманя! Забыла!

Дочь понимающе кивнула и забубнила вполголоса стихотворение, которое выучила помимо роли Снежной королевы.

Галя ждала нас во дворе на лавке. Ее большая клетчатая сумка стояла рядом, из нее выглядывала какая-то бутыль с яркой наклейкой, торчала упаковка матерчатых салфеток и виднелось что-то мягкое, розовое. Соня, увидевшая Галю чуть раньше, вырвала свою руку из моей и вприпрыжку поскакала к лавке.

– Баба Галя!

– Сонюшка, осторожнее, скользко очень! – Галя встала и раскинула навстречу девочке руки. – А у меня кто есть… смотри-ка. – Она повернулась к сумке и вытащила оттуда розового зайца с длинными лапами, одетого в клетчатые шорты на одной лямке.

– Ой, кто это? – Соня округлила глаза, а Галя, хитро улыбнувшись, заговорила полушепотом:

– А этот господин к твоему папе пристал утром – увези, мол, меня к Соне. А папочка-то на работу поехал, некогда ему было возвращаться, вот он ко мне его и привез – мол, тебя, Пушишка – это зовут его так, – так вот, тебя баба Галя к Соне довезет. Ну, вот я и довезла.

Сонька, открыв рот, слушала Галину байку, а у меня закололо внутри – Сашка как будто чувствовал, что вечером не увидит дочь, а потому купил ей зайца и забросил к Гале, которая жила рядом с его клубом. Соня прижала зайца к груди и тут же затребовала:

– Мама, мы возьмем Пушишку с собой за короной!

– Конечно, – вздохнула я, стараясь скрыть от дочери свое состояние, – а то он будет мешать Гале убирать квартиру. Галечка, мы в магазин должны пойти, я совсем про корону для костюма забыла, да и продуктов кое-каких нужно купить.

– Ступайте, Санюшка, развейтесь немного. – Галя прижала к глазам платочек, и я разозлилась – ведь просила ее при Соне не плакать.

Чуткая малышка сразу уловила напряжение и вцепилась в Галину руку:

– Ты чего плачешь, баба Галя?

– Бабе Гале в глаз соринка попала! – отрезала я, разворачивая Соню к выходу из двора, а сама наградила за ее спиной Галю недобрым взглядом, и та понимающе закивала:

– Я вас дождусь, ключи-то одни. Приготовить что-нибудь?

– Пи-рож-ки! – подпрыгивая на одной ноге, заявила Соня. – Пи-рож-ки с рисом и яйцами!

Мы с Галей рассмеялись, хотя на душе у обеих веселья не было.

Акела

Факт задержания его не испугал – было дело, не впервой. Странно было другое – нелепейший повод. Какие-то бомжи с отсеченными головами, чьи трупы вот уже несколько раз находили в разных концах города. Акела с присущим ему спокойствием выслушал этот бред, но не стал вступать в дискуссии, только бросил:

– Разбирайтесь.

Волновала Алька – осталась одна с дочкой, как теперь будет. И даже не это его пугало, а как раз то, что жена перед лицом нависшей над ним угрозы начнет вспоминать былые навыки, с которыми Акела довольно успешно боролся вот уже два года. Чего стоило ему заставить себя говорить с ней свысока, подчинять, ломать что-то в непростом характере этой девочки, ему, взрослому мужчине с несколько иным, чем у нее, мировоззрением. Да, приверженность к самурайским традициям очень помогла – все-таки Алька уважала его интересы и старалась их разделять. Но внутри себя Акела чувствовал неловкость – пришлось идти на какие-то театральные представления, чтобы заставить жену забыть то, что она умела.

– Ни к чему молодой женщине все это барахло! – решительно заявил он в приватной беседе с тестем. – Фима, ты не хуже моего это понимаешь. Но добровольно Алька от мотоцикла и стрельбы не откажется, и это ты тоже знаешь наверняка – как и я. А мне нужна жена, а не Терминатор на мотоцикле. И ей, кстати, так тоже будет лучше.

Тесть промолчал, хотя и не был доволен, это Акела прочитал в его прищуренных глазах – не первый день были знакомы. Однако надо было отдать должное Фиме Клещу – он почти всегда поддерживал точку зрения зятя, когда дело касалось Александры. Ефим Гельман воспитывал девочку с семи лет без женского участия – его сестра не в счет, Сашка ее никогда не слушала, – а потому выросло из нее именно то, что выросло. С малых лет она прекрасно владела огнестрельным оружием, имела разряд по стрельбе, лихо водила мотоцикл, а когда на семью Ефима Гельмана обрушились многочисленные неприятности, именно Сашка сумела во всем разобраться.

– Ты только это… смотри мне… – вывернул тесть, глядя на огонь в камине. – Чтобы по уму все, без никаких… Узнаю – шкуру твою паленую спущу.

Акела только усмехнулся. Фима говорил это скорее по привычке, по традиции, а на деле прекрасно знал, что зять выколет себе единственный глаз, но любимую жену защитит и не причинит ей боли. И вот теперь, после двух лет кропотливого ежедневного труда, все снова висит на волоске. Александра не из тех, кто бросает родного человека в беде, она непременно начнет искать способ выручить его и, вполне вероятно, ухитрится наломать дров. Уж в чем в чем, а в том, что дрова эти будут непременно, Акела почти не сомневался, на это его жена была большой мастерицей.

В камере он молча улегся на нары и закрыл лицо ладонью. Его личность была хорошо известна в городе, а приметная внешность не давала возможности усомниться в том, что ее обладатель и есть Акела, некогда правая рука Фимы Клеща, потому никаких вопросов ему никто не задал, лишь «смотрящий» хмыкнул и жестом дал понять своим подручным, чтобы вновь прибывшего не трогали.