Новый год в папином доме – это испытание не для слабонервных. Началось с того, что я увидела, какое количество блюд он заказал Гале – это же нам все праздники придется надрываться круглосуточно, чтобы продукты не пропали. Вторым сюрпризом явилось количество фейерверков, обнаруженных мной в доме охраны, куда я заглянула, чтобы переброситься парой слов с Никитой.
– Вы что – собрались подорвать весь поселок? – удивленно спросила я, оглядывая гору пиротехники, аккуратно устроенную в прихожей.
– Ну, Ефим Иосифович распорядился – чтоб много, красиво и громко, мы и набрали – много, – хохотнул Никита, – а красиво и громко ночью сделаем.
– Кошмар…
– Да ладно вам! Праздник же.
– У кого как, – пробурчала я, и Никита сразу стал серьезным:
– Ну, в СИЗО, поди, тоже мал-мал отмечают.
– Очень ты меня успокоил! А то я переживаю за то, что Акела праздничного лишился! Мне в принципе противно, что я здесь, а он там! Ни за что! – Я уселась на подоконник и вынула сигареты.
– Ну, тут мы ничем пока не поможем, вы ведь понимаете.
Я только вздохнула. На меня навалилось в последние дни слишком много всего, я чувствовала, что просто физически сгибаюсь под этой тяжестью. Но даже не это меня заботило, а то, как я начала снова меняться внутри. Я перестала следить за своими словами, за жестами, за мимикой, снова много и часто курила, хотя уже давно свела эту привычку к минимуму. В моей речи вновь начали проскальзывать ехидные ноты, а то и просто грубость, от чего Акела отучал меня два года. М-да, нехорошо… Но ничего – вот вытащу его, утрясу все вопросы – и снова влезу в кимоно, буду говорить тихим голосом, перестану орать и нервничать, а заодно и курить в таком количестве.
– Савва не звонил? – спросила я, выбросив окурок в форточку.
– Мне – звонил. А вам?
– А если я спросила – то сам-то как думаешь? – Вот, опять! Я снова поймала себя за язык на очередном псевдоостроумном ответе телохранителю. – Ты меня извини, Никита, я в последнее время много лишнего говорю…
– Вы в последнее время стали на себя не похожи, – вздохнул он. – И это я не про вчера-позавчера говорю. Вы давно уже какая-то другая, я не узнаю иной раз.
– Результат долгой и упорной работы над собой, мой друг. И вот за пару дней я взяла и все изгадила.
– А вы мне больше нравились, когда были едкой и бесшабашной, – признался Никита. – Такое впечатление, что сейчас вы просто в чужой костюм влезли, он вам мал, вы съеживаетесь, чтобы руки-ноги не торчали, а все одно – не получается. Себя не обманешь.
Я только вздохнула. Никита умел иной раз сказать что-то такое, что полностью соответствовало и моим внутренним ощущениям. Как он сейчас – про костюм-то…
– Ладно, это лирика, конечно, – произнесла я. – Давай о насущном думать.
– Ну, давайте. Савка успел несколько клубов восточных единоборств отработать, но бесполезно, – доложил Никита. – Примет мало, вы же понимаете – что такое дубленка? Их пруд пруди, у Моисея Израилевича вон тоже есть.
Да – это точно… дубленка коричневая у дяди Мони была, но это отнюдь не делало его, например, подозреваемым – мало кто мог заподозрить старого толстого еврея с тяжелой одышкой в пристрастии к боевым японским мечам.
– Ты прав… – задумчиво протянула я, вертя в руках новую сигарету и отчаянно борясь с желанием выкурить ее. – Это тупик, да?
– Это – скорее всего, да, – кивнул телохранитель, забрав у меня сигарету и выкинув в окно. – Но можно, наверное, как-то иначе попробовать. Немного толку от Савки в этот раз…
– Просто зацепок слишком уж мало.
– А у Акелы нет никаких фоток? Ну, старых каких-нибудь? Может, с соревнований?
Я удрученно покачала головой:
– Нет. Он уехал из дома с одной сумкой, ничего не взял, и никаких фотографий у него, разумеется, нет.
– А название клуба, в котором он тренировался, вы не знаете? – не отлипал настырный Никита, и я начала напрягать память.
Клуб был не совсем легальный, но название-то у него точно имелось… И Акела мне его называл, я могла голову прозакладывать, вот только вылетело оно у меня, к сожалению. Я изо всех сил копалась в памяти, стараясь вспомнить хотя бы аналогию, но ничего не получалось. И вдруг… «Синкагэ-рю»! [11] Точно! Ну точно! Именно так – потому что сэнсэй моего мужа сам был приверженцем именно этой японской школы, следовательно, и свою в России назвал точно так же! О, черт!
– Никита, я, кажется, вспомнила! – слетев пулей с подоконника и вцепившись в подлокотники кресла, в котором сидел телохранитель, возбужденно зашипела я. – «Синкагэ-рю»! Она так называлась – «Синкагэ-рю»! И было это в… – я назвала город, откуда родом был Акела.
– Банзай! – рявкнул Никита, подхватив меня под мышки и вскочив. – Это же теперь совсем просто – Савка слетает туда после праздников и выяснит, с кем мог враждовать так давно Акела!
– Во-первых, поставь меня на место, – приказала я, не совсем довольная тем, что приходится болтать ногами в воздухе, – во-вторых, после праздников – поздно, а в-третьих, это еще доказать надо, что именно там, в школе, что-то случилось. Слишком много лет прошло, чтобы человек хотел отомстить.
Никита бережно опустил меня на пол и взъерошил рыжий затылок:
– А ведь точно… Но чем черт не шутит? Да и праздники у Савки – растяжимое понятие, его ноги кормят – буквально. Вдруг все-таки кто-то что-то вспомнит?
– Ты учти, что прошло больше двадцати лет, а основатель школы умер, – разочаровала я. – Возможно, там уже никто ничего не помнит. И школы-то никакой тоже может не быть – она в те годы существовала полулегально, на личные деньги этого сэнсэя. Энтузиаст был, хотел пацанов с улицы при помощи боевых искусств забрать.
– Вечно вы… – недовольно пробормотал Никита, явно расстроенный тем, что его вполне логичная и красивая версия оказалась висящей на волоске. – Попробовать-то можно.
– Можно. Только вот боюсь – зря.
Наш увлекательный диалог был прерван появлением Сони – она ворвалась в дом охраны, как сквозняк, в накинутой на плечи шубке и валенках на тонкие колготки, чем вызвала у меня волну родительского гнева.
– Соня! На улице мороз, а ты бегаешь через весь двор без шапки и в тонких колготках! Давно не болела ничем?!
Но хитрая девчонка нырнула за спину Никиты и, выглядывая из убежища, сообщила:
– Баба Галя сказала, что вам пора в дом идти. И деда Фима с дедом Бесом ругаются, что вы так долго не идете.
– Бесо, – поправила я. – Бесо – такое имя, которое никак не изменяется.
Но у Сони и на этот счет имелось свое мнение: