Я ощутил себя не весьма, все-таки со мной говорит лучший во вселенной логик, чьи доводы отшлифовывались тысячелетиями в спорах с умнейшими людьми планеты, но в то же время и отступать как-то не зело.
— А почему, — спросил я угрюмо, — либо-либо? Мы выбираем третий путь.
— Это какой, простите?
— Вампиров и вампирофилов на костры, — сказал я решительно, — педофилов на колья, перверстников — на виселицы. А грубое, но здоровое большинство окультурим и создадим из него подлинное, здоровое и весьма развитое общество! Что будет любоваться бабочками, но когда увидит вампира, тут же его палками в кровавую кашу еще до справедливого и демократического суда, ибо народ — и есть высший суд!
Он поинтересовался вежливо:
— Вампиров на костры… а некромантов куда?
— Некромантов пошлем на курсы повышения квалификации, — сказал я, — где станут дипломированными хирургами и прочими проктологами и гинекологами.
Он захохотал:
— Остроумное решение! Вы все больше мне нравитесь, сэр Ричард. Как же приятно наблюдать за вашим прогрессом и видеть, как бодро и отважно топаете задними ножками строго по моему плану, не отклоняясь ни на шаг в сторону!.. Разве что даже быстрее, чем я надеялся, а это так восхитительно!
— Похвалите себя, — сказал я ехидно, — похвалите. Только не лопните от гордости… Хотите кофе? А то у меня как раз время, а одному неловко.
— С удовольствием, — откликнулся он охотно. Улыбнулся и пояснил: — Могу только принимать добровольные дары или жертву, сам не напрашиваюсь, хотя мне чего только не приписывают!
Я сделал две большие чашки крепкого и горячего кофе, себе с сахаром, Сатана взял свою явно с большим удовольствием, отхлебнул и даже в блаженстве слегка прикрыл глаза.
— Всем приписывают, — возразил я почти мирно. — Неча в страдальцы…
Он улыбнулся и начал пить неторопливо и явно смакуя. Я подумал, что кофе ему приятен вдвойне, так как создано с помощью нечестивой магии, против которой борется церковь.
И хотя сам так частенько подумываю, но, с другой стороны, почему эта способность не от паладина? Создавать еду, сладости, мороженое, кофе — разве это не благо?
Он допил кофе, я поинтересовался:
— Еще?.. А то мне чаще всего одной маловато.
Он ответил с улыбкой:
— Только если не затруднит.
— Ничуть, — сказал я любезно. — Ничуть.
Он не стал уходить в стену шатра, просто допил кофе, светски улыбнулся и моментально исчез, а я остался сидеть разом похолодевший и с сильнейшим чувством тревоги.
Где же я прокололся, если ко мне такой гость, в висках стучит пульс: впервые Сатана ничего не предложил. Впервые ничем не соблазнял. Впервые заглянул просто посмотреть, как выгляжу и что чувствую, когда иду по разработанному им маршруту, скрупулезно соблюдая все повороты. Или даже без поворотов — прямо и прямо в ад.
Сердце стучит часто и тревожно, но вдруг встрепенулось, ускорилось, словно в предчувствии чего-то дивно радостного, что должно вот-вот, но я по дурости забыл.
Я даже встал и огляделся, душа встопорщилась, словно перья попугая в брачном танце, это приближается, приближается…
В комнате вспыхнул радостный плазменный свет первого дня творения. Я ликующе выдохнул еще до того, как безумно яростный огонь оформился в человеческое лицо:
— Тертуллиан!
Бешеные глаза навыкате выступили из пламени первыми, в них такой дикий огонь, что я смотрел только на них, почти не замечая четко оформившееся крупное лицо с грозно сведенными бровями, свирепо раздувающимися крыльями носа и запавшими щеками.
— Что, — прорычал он люто, — и не трепещешь?
— Трепещу, — сознался я, — но так рад тебя видеть, что трепетание как-то в стороне.
— Рад?
— Ну да, — сказал я, — не виделись так давно… А я соскучился.
Он рыкнул:
— Как можно соскучиться по тому, кто требует, толкает, побуждает, стыдит, грозит?
— Не знаю, — ответил я, — но я соскучился. И подумал даже, не ушел ли ты вслед за другими отцами церкви… все-таки у нас тут пока еще не Царство Небесное.
Он рыкнул еще чуть тише:
— Отцы церкви?. А ты не знаешь, что церковь не включает меня в их число?
— Знаю, — ответил я. — Ты слишком яростен и нетерпелив… И хотя ты сделал для церкви больше остальных, но слишком часто забегал вперед и требовал больших реформ, чем она могла себе позволить… Кофе будешь?
Он рыкнул:
— Конечно. У тебя из каких зерен?
Я ответил с неловкостью:
— Не знаю. Для меня это просто кофе. Главное, чтобы крепкий, горячий и сладкий. Вообще мне кажется, что те, кто выначивается насчет сортов, ароматов и букетов… просто брешут. Или не мужчины вовсе.
— Разумно, — одобрил он.
Я подал ему чашку, огненные руки приняли ее, я понаблюдал, как Тертуллиан пьет, впервые чувствую себя так странно, раньше всегда просто трепетал всеми конечностями, как самая трусливая на свете мышь, и не осмеливался поднять взгляд.
— Хорош, — одобрил он. — Как в моей родной Африке… Я смотрю, ты совсем не раскаиваешься?
— Что спас от смерти вассала?
— Что спас некроманта! — рыкнул он и моментально стал крупнее, навис надо мной, как ядро нейтронной звезды, массивный и тяжелый.
— Не раскаиваюсь, — ответил я. — Да, поступил неправильно. Однако тот закон, который вложил в нас Творец, велел поступить именно так. Не знаю почему.
— Не знаешь?
— Просто не докапывался, — уточнил я.
— Почему?
— Некоторые вещи нужно делать потому, — объяснил я, — что… надо. Хотя, конечно, есть и какие-то очень разумные и сложные объяснения. Но это для копателей.
Он покачал яростным сгустком огня, из которого смотрит суровое и красивое в своем безобразии лицо. Я подумал, что в минуты гнева эти вот глаза навыкате наливались кровью, и в таком облике он становился в самом деле страшным и пугающим для простых людей Карфагена.
— Ты идешь своим путем, — прорычал он тише и с некоторым сочувствием, — а он чреват.
— Ты тоже шел своим, — отпарировал я. — Тебя не отлучали от церкви только потому, что самой церкви фактически еще не было, а то бы…
Он молча протянул руку, я вложил в нее вторую чашку с парующим кофе. Некоторое время мы пили молча, но я видел его испытующий взгляд и смутно дивился, что впервые не чувствую прежнего страха, хотя именно сейчас провинился больше всего.
— Ты совершил тяжкий грех, — пророкотал он наконец неспешно. — И он велик… Но ты рискнул своей жизнью и даже душой, чтобы спасти того, кто верен тебе и кто зависит от тебя. Так поступил когда-то Христос. Это искупает… да, искупает. Так и… правильно.